Сибирские огни, 1974, №5
Егорку-Петуха на запасных вокзальных путях долго искать не при шлось. С одной из сторон тесного межвагонного коридора замелькало что-то белое, и раздался знакомый голос. — Арефа Семеновна! Кир! Егор сидел на подножках санитарного вагона и, одновременно ма хая забинтованной рукой, вздрыгивал ногой в толстом меловом чулке. Сразу бы и не узнать: с головы исчез буйный рыжий чуб, на лице не бы ло бровей. И все оно стало сизо-багровым и блестело, чем-то намазан ное. От прежнего только и остались белые зубы да озорные глаза. — А вы, как всегда, Арефа Семеновна, прямо-те королева. Будто и никаких страхов не было,— Глаза у него жарко вспыхнули, но тут же остыли, и он заговорил, как всегда, то ли балагуря, то ли всерьез: — Не ужто по мне в розыск? Так я и сам было уж собрался через Обь плыть, узнать про вас. Д а вот не пущают ни в какую. Сюда с купейной полки и то на кулаках пробился. Кир увидел, как мать почему-то не сразу нашла слова для начала разговора и с трудом выдавила: — Чего с ногой-то, Егор Пантелеевич? — Д а какие-то связки-завязки нарушились. Видать, перебегал опос ля пристани на пожаре маленько лишку. Ну, да обещали, что вскорости на своих местах завяжутся. Кир-то мужчина и друг к тому ж, он мор щиться не будет, а вы уж, Арефа Семеновна, извиняйте, что энтаким красавцем встречаю. К зеркалу утром по привычке кинулся чуб расче сать, а от него — два шматка за ушами и рожа — ровно рак отварной в пивной на тарелке. Ну да беды немного: смажут физиогномию еще сколь разов, и отойдет. А чуб тоже отрастет — Егор прихватил здоровой рукой забравшегося к нему на ступеньки Кира. И взовьется сызнова на прясло надо всеми птицами-курями Егорка-Петух. Д а еще посильнее, чем ранее, голос выдаст. И к восхищению Кира, раздалось сильнее, чем при первом знаком стве на кладбище, заливистое: Ку-ка-ре-ку!! Из дверей теплушек, окон и тамбуров санитарного поезда высовыва лись удивленные лица людей. А Егор, задрав обожженный подбородок, продолжал свое. — Ку-ка-ре-ку! — Кончай, Егор Пантелеевич! Ни к чему. Люди невесть что по думают. „ — Полудурошным с пожара стал? Пущай думают.— I олос у Егора задрожал и зазвенел: — Я, может, с пристани-то в самое пекло от радо сти кинулся! А вообче-то это я так. Чтобы друга позабавить,— И он з а тормошил Кира. Кир чувствовал, что и Егор, и мать очень хотят, но никак не могут сказать каких-то очень нужных слов. Почему? Взяли бы и сказали. И обоим бы стало хорошо. А то ведь врет Егор, что петухом только для не го кричал. Д а и мать говорит, а сама о другом о чем-то думает. — Поправляйтесь, Егор Пантелеевич, а там уж и прясло опреде лять будете. Тут кой-чего мы вам принесли. Не обессудьте,— И мать протянула Егору узелок. Из узелка высунулось горлышко бутылки с красной сургучной печаткой. Водка? Кир д аже глаза выпучил от удивле ния. А мать спокойно продолжала: — Только вы уж бутылку-то не в раз. Д л я здоровья это.— И по-доброму ласково ухмыльнулась. А то н€ петухом запорхаешь, а вовсе в орла обернешься. Д а все свои связки- завязки сызнова и распорушишь. Обещай, ли чо ли? Кир заметил и еще одно: почему-то мать называет Егора то на вы, то на ты. С Егора слетел весь гонор, и он растерянно забормотал: — Обещаю, Арефа... Семеновна. Обещаю. Я ее... по каплям, вроде лекарства принимать буду... По ложечке. Как причастие... из рук ваших.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2