Сибирские огни, 1974, №5

Прошлых неверны х дорож ек не жаль — пусть уплывают они безвозвратно. Сердце, да будет печаль не в печаль. Тронулся лед, наконец-то! Понятно? («Ледоход»), Эти строки читатель находил уж е в от­ крывающем сборник стихотворении и дальше с удовлетворением обнаруж ивал крепко сколоченные, жизнеутверждающие стихи, исполненные в теплых и задушевных тонах, так свойственных художественной манере Н. П еревалова («Старые рабочие бараки», «П ервая клятва», «Пионерки», «Глобус», «Начальник станции», «Олень», «Живые ветры», «В доме отдыха» и др.). И малышок, дающий «на могиле отцов» первую клятву верности Родине; и пионер­ ки, искренне огорченные тем, что нет в доме неграмотных и некого повести с собой «от буквы А, от первой единицы вплоть до ше­ стого класса «А», куда вступили нынче са­ ми ученицы»; и девушка, ож идающ ая лю­ бимого в К улуаде, где «просторы бескрай­ нее да смелее мечта»; и земляки-сибиряки, что «живо всю усталость расколдуют, овежих сил д ад у т нам про запас»,— все это люби­ мые герои поэта, наши современники, люди простые, скромные, чистые в своих помыс­ лах и устремлениях, в неустанном нравст­ венном поиске гармонии и счастья жизни. Многие стихи Н. П еревалова 50-х годов проникнуты искренним восхищением перед людьми труда. Непринужденная интонация доверительного разговора по душ ам , стрем­ ление понять, чем ж ив сегодня человек, го­ товность разделить с ним повседневные заботы, радости и огорчения, осмыслить красоту и самоотверж енность нелегких его будничных дел •— все это свидетельствовало об авторе к ак человеке добрам, отзывчивом, знающем ж изнь и труд отнюдь не пона­ слышке. Интересен лирический герой последующих книг И. П еревалова ■— «За пятитысячной верстой» (1958), «И хлеб и соль» (1959), «У линии прибоя» (1962), «Как начиналась любовь...» (1962). Ч еловек труда, наш сов­ ременник показан в гуще событий, в го­ рячем .вареве жизни, на переднем крае борь­ бы народа за лучшее будущее. Обыкновен­ ное, простое, будничное предстает иногда в стихах в некоем фантастическом ореоле, чтобы ярче видны были величие и гранди­ озность нашего времени, его, как сказал М аяковский, «разм аха шаги саж ен ы » . «Ки­ пящий котлован» большой стройки каж ется герою Н. П еревалова «пеклом дантовского ада», портальные краны — «марсианскими треногами», а люди внизу — «сказочными гномами» («Ангарская ночь»). Но вот от­ кинут сказочный покров, и перед нашими глазами встают живые люди: бетонщицы, смущающиеся «перед глазастым объекти­ вом» фотоаппарата,-— «ко,му дано познать великие заботы, наверно, чуточку смешно стоять, позируя для фото» («Бетонщ ицы»); строитель, «видавший виды» человек, на все вопросы о своей работе отвечающий: «Да так, работаем», — «в его рассказе только строчка, но прочитать ее сумей» («Рассказ строителя»). Х арактеризуя своего героя, че­ ловека, которым жива земля наша, автор отталкивается не от «книжной памяти», а от живых фактов действительности; будничная деталь служит здесь первотолчком для ху­ дожественного осмысления общих законо­ мерностей жизни (стихи «Любер», «Михай- лыч», «Танцуют жернова» и д р .). хЛирический герой Н. П еревалова ж изне­ любив, настроен оптимистически. Но теперь это не означает, что мир видится ему толь­ ко в радужных тонах. Он не закрывает гла­ за и на неизжитое еще нами зло, говорит об этом открыто, страстно и с болью, ибо хочет, чтоб зла не было. Лирика поэта (стихи «Белые», «Неуслышанный крик», «Крутые горки», «Если не раскрылся пара­ шют», «Смерть геолога», «О молчаливом подвиге» и др.) драматична, как драматично время, о котором он пишет. Стихи его не­ редко пронизаны чувствами, которые по­ рождены сложными и отнюдь не оградными противоречиями в жизни: Наша жизнь — сплетение дорог, и беды, и радости клубок. «Искорки смеха, веселого смеха» обеща­ ет автор подарить читателю, открывающему его книгу «Я сш ро уеду...» (1965). И дей­ ствительно, по строчкам стихов щедро рас­ сыпаны блестки мягкого, с доброй лукавин­ кой, юмора, вызывающего улыбку, но вот смеха, «веселого смеха», в них что-то не слышно... Потому что стихи написаны не для этого... В стихотворении «И зящная авторучка» поэт признается, что он «загадывал не раз» не касаться «горьких слов и горьких тем», что он хотел бы воспевать только «без пя­ тен — солнце и людей», «любовь, ничем не омраченную». Но поступил иной приказ от жизни и от совести. И вот поэту приходится быть «дворни­ ком», а его «изящной авторучке» — «мет­ лой прилежною»; поэт становится «хирур­ гом», а ручка — «скальпелем», чтобы «вы­ резывать вокруг все гнойники зловонные». Чтоб соловьи сошли с ума, нужна работа черная. Так непринужденный разговор с «изящ ­ ной авторучкой», начатый вроде бы легко и беспечально, оборачивается вдруг серьез­ ным размышлением о назначении поэзии в жизни... Поэт, призывая нас «в счастье смеяться от счастья, а в горе — смеяться над горем», может поначалу показаться противоречи­ вым, даж е легкомысленным. В самом деле: И если заплачу, не выдержав смеха, не верьте, не верьте чудачествам вздорным: то мертвая зыбь, неизбежное эхо вчерашнего дикого шторма. Поэтический образ «вчерашнего дикого шторма», пожалуй, чересчур красив и не­ сколько абстрактен. Не так ли? Но — не будем спешить с выводами, почитаем дру­ гие стихи поэта.