Сибирские огни, 1974, №5

Промокли ноги в чавкающей тиие, И каждый куст щетияится, как еж. — Не тронь мой лес! — кричит кукушка. I — Сгниешь! — Вернись! — вещает ворон. — Пропадешь! А он идет, сбивая палкой росы. Идет по кочкам, зарослям глухим, И легкий дым московской папиросы Струится по-домаш нему за ним. («В тайге»). И в этих, вполне уж е профессионально «сделанных» строках — то ж е противобор­ ство человека с дикой, необузданной при­ родой, та ж е беспредельная вера в силу и победу человеческой воли и разума. И — та ж е обреченность таежной глухомани: Седые кедры головы склоняют И глухо стонут, полные тревог, — Наверно, великаны понимают. Что значит этот маленький дымок! Ей-богу, перечитываю сейчас эти, более чем двадцатилетней давности, стихи, и мне становится ж ал ь «седых кедров», этих ве­ ликанов, стонущих, склоняющих головы перед человеком. Нет, даж е не просто перед человеком, а перед каким-то суперменом, железным солдатом, «печатающим следы», сбивающим палкой росы и т. д. Не думаю, чтобы сегодня подобные стихи, исполненные страсти покорения природы, встретили пол­ ное понимание и сочувствие. Но тогда, в самом начале 50-х годов, их появление было типично и, пож алуй, закономерно. Т а­ ков был дух времени, такова была — не­ редко ж естокая — историческая обуслов­ ленность («Мы не можем ж дать милостей от природы!») вмеш ательства человека в жизнь праматери человеческого рода. И, конечно, сегодня упрекать автора за такой пафос было бы нелепо и внеисторично... Большое место в первых (да и в после­ дующих) книгах Н. П еревалова занимают стихи, навеянные воспоминаниями детства и юности. Пристально всматриваясь в жизнь нашей детворы, сравнивая ее с далекими годами ушедшего своего отрочества, поэт размыш ляет о больших путях, открываю ­ щихся в нашей стране перед молодым че­ ловеком, говорит о неповторимо-прекрас­ ном душевном мире ребенка, о чистосер­ дечных детских радостях и горестях, о счастье отцовства и материнства. Многие из стихов, которые автор позднее включит в циклы «Пройденное поле» и «Тропинки детства», как бы наполнены романтическим светом юности и теплым ощущением без­ ыскусственной радости земного бытия. По­ являю тся иногда в них, когда поэт расска­ зывает о своем пролетевшем детстве, и элегические нотки, но они лишь подчерки­ вают сложность и многообразие жизнен­ ных проявлений, не заглуш аю т светлого, мажорного звучания стиха: Ивы старые, милые клены! В час раздумий опять и опять среди вас в сапогах запыленных разреш ите вы мне постоять; приглядеться к волнующим вехам, долго слушать, как ветер поет. и припомнить, куда ж е со смехом пробежало тут детство мое. («Пройденное поле»). Нравственной чистотой и жизнелюбием отмечены, доброй авторской шуткой согре­ ты мягкие юмористические зарисовки «Ма­ шенька», «Врач и капитан», «Пишущая машинка» и другие стихи, которые, безус­ ловно, имеют «право на существование», так как выраж аю т разнообразие и много­ гранность внутреннего мира лирического героя, человека, которому ничто человече­ ское не чуждо. Он предстает перед нами в самых обыкновенных и будничных, не­ притязательных житейских и бытовых своих проявлениях, но от этого не стано­ вится ни маленьким, ни приземленным. Это, пожалуй, тот тип человека, о кото­ ром точно и с симпатией сказал Ярослав Смеляков в стихотворении «Сосед»: Не ваятель, не стяжатель, не какой-то сукин сын — мой товарищ, обыватель, непременный гражданин. Между тем, кое-кто не понял и не принял такого лирического героя в стихах Н. Перевалова. «Здесь,— писал один из рецензентов,— уже не юмор, не мягкая шутка. а какое-то бездумное, досадное рифмачество, какая-то дешевая имитация второсортных эстрадных песе­ нок» («Советская Сибирь». 17 августа 1954 г.). Однако в том ж е стихотворении «Сосед» Ярослав Смеляков, по сути, дал отповедь подобным критическим домыслам и под­ черкнул главное в характере героя, которо­ го нередко заушательски называют «обы­ вателем», вкладывая в это слово самый уничижительный смысл. Нет, такой чело­ в е к— не заурядмешанин, не видящий дал ь­ ше своего носа, замкнувшийся в скорлупе узкого, личного своего мирка: Персонаж для щелкоперов, мосэстрады анекдот, жизни главная опора, человечества оплот. Этот «человечный человек», конечно, очень не похож на того поставленного на котурны, всесильного супермена, которого мы видели в первом сборнике Н. П ерева­ лова. К сожалению, во второй сборник — то ли по авторской неопытности, то ли по редакторской неразборчивости — были включены и «железные» стихи рубеж а со­ роковых-пятидесятых годов. Не удивитель­ но, что критики и рецензенты, мыслящие в привычных и апробированных категориях, свойственных тому времени, были шокиро­ ваны и сразу же заявили о своем «несогла­ сии» с перевалОвским «обывателем», чело­ веком вообще-то положительным во всех отношениях. Уловив разитёльное несходст­ во между ним и ни в чем . не сомневаю­ щимся, целеустремленным, но несколько «ходульным» поэтическим героем Н. Пере­ валова конца 40-х годов, критика не вскрыла причину и суть авторской ошибки. А ошибка эта заключалась в том, что поэт, поселив «под одной крышей» столь не по