Сибирские огни, 1974, №4
как покойно распластано ее тело на земле, в стороне и от ватника, и от сена. — Я сына родила. Ты думал, я в невестах, а у меня сын. Не знал? — Откуда же мне знать,—Алексей ответил тихо, без отвергающего удивления: он просто принял и эту новость, и самого сына. — В деревне секретов нет; захочешь — все узнаешь. — Знаю, что хорошая, а чего мне еще допытываться?! — Не говори, не знаешь — и не говори! — Тоня села, откинувшись, упираясь руками в траву позади себя.— Не нахваливай, не поверю. Тверезый ты, оттого так и говоришь. — А если бы выпил? Что, мозги у меня поменялись бы?! Или ругал бы тебя? Он привлек к себе Тоню; она легла на бок, близко уставясь на Алексея. — Ты не ругал бы,— сказала неуверенно.—Ты, верно, молчал бы. — Только и всего?! — Он накрыл ладонью ее щеку и висок, пальца ми касаясь волос.— Так я помолчу. Несколько секунд они лежали тихо, Тоня закрыла глаза,— он ла донью ощутил, как в нее вступал покой, быть может, предверие сна. — Не думал, что у меня сын? — прошептала Тоня.—А у меня трое могло быть: хорошо — спохватилась. — Я думал, у тебя дочка,— тихо ответил Алексей.— Так, привиде лось, что дочка... В мыслях дочку видел и избу. Чистая изба, а в ней ты и дочка. — А отец? Куда отца девал? — Мало ли что случается. — Сын!— сказала Тоня холодно, трезво, обращаясь к жизни, ка кая она есть.— Безотцовщина! Он больше у моих родителей: растет! — будто удивилась она.—У них изба, у меня — своя. Я новую поставила, белую, чистую. У меня в избе хорошо... хоть кричи, хоть плачь!.. — А меня не зовешь. — Нечего тебе там делать, Алеша,— невесело сказала она,—живи, как живешь. Ты меня полюбил ненадолго... Спасибо тебе, Леша. Тоска и. самоуничижение, застарелое, привычное самоуничижение стенали в ее словах, в напевном, кликушеском тоне. — Ну! Антонина! — прильнул он к ней, давая понять, что он ей за щита, и любовь, и друг, как бы она ни оговаривала себя, как бы ни от талкивала унизительной благодарностью.—О чем ты горюешь?! Сын! Мальчик! Он есть, он —живой, и твой, твой... Если еще в доме достаток, чего печалиться? Ты его воспитаешь, хорошим, совестливым... — Чокнутый ты, Алеша! — простонала Тоня.— Что с тобой делать?! Жил ты когда-нибудь жизнью или не жил? — Жил! Ж ил !— смеялся он, снова волнуясь, весь наполненный ею.—И сейчас живу. Или не узнала, что я живой? Ну вот, вот! Живой! — Карий, а карий! — шепнула она ему на ухо, когда, казалось, и дыхания уже не оставалось для слов.^—Что это я все: Алеша да Але ша—фамилия твоя какая? — Сорокин,— сказал он, ощутив неловкость от этого, ничего не зна чившего теперь слова... Землю укрыл туман. Густой, теплый, он зыбился и клубился. Алек сей осторожно встал на колени, но и с такой малой высоты видел лицо Тони в струящейся дымке. Не просыпаясь, она ответила бесшумному движению Алексея: дрог нули ресницы, чуть сомкнулись брови и сразу вернулись в прежнее со стояние, как и шевельнувшиеся было бледные губы. На холстине, укры тая ватником, спала женщина, усталая и во сне не знающая безмятеж ности. Рот приоткрыт, и в легком его оскале настороженность, жалоба,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2