Сибирские огни, 1974, №4
— Кто у вас дома остался? — Домовой! Больше некому,— легко уклонилась она, словно жда ла этого вопроса. Сбросила босоножки, пальцами ощупала сумку.— Я загадала: не разобьется бутылка — полюбишь меня, а разобьется —- неудача, конец свиданке. — Вы все сделали для неудачи: она чудом уцелела. — Перебегай со мной на «ты», а то, как чужой. Раз познакоми лись, так тому и быть! — У меня это не всегда получается. Попробую. — Привыкай! — сказала она беспечно.— Я сбегаю, искупаюсь. Са дись, женишок, на мягкое.— Она бросила в-атник почти под ноги ему.— За мной не подглядывай, я по-ночному, вся искупаюсь. Луговое озерцо обнаружилось близко. Алексей увидел поднявшееся вверх в руках женщины платье, свет лые и в сумерках волосы — и все скрылось, послышался удар тела о во ду, бултыхание, шлепки рук. Вернулась Тоня не остывшая, а будто разгоряченная купанием, в надетом на мокрое тело платье, с переброшенными через плечо шаро варами, скользнула коленями в сено рядом с Алексеем и, будто изго лодалась, быстро поцеловала его несколько раз. — Табаком пропах, мужик ты, мужик... — Она откинулась тяже лым, широким и в поясе телом и, брызгаясь, потрясла мокрыми воло сами.—А я луком, слышишь?—дохнула она.— Покушать по-людски некогда; хлеба отрезала, луковицу обмакнула в масло, а соль всегда под рукой. Соли и водки хватает! — И так каждый день? — Должно же что-то открыться и об ее до машней жизни, кроме магазина, диковатом ее характере, брошенном на землю ржавом мужском велосипеде. — Тебя накормлю и сама при тебе покушаю. Хочешь, костер жечь? — И, не дожидаясь ответа, поторопилась сказать: — Не будем дрова искать— время терять. Нам и луна посветит, сколько нам того света надо? Встретились, так не заплутаем! Не промахнемся! Всё у нее под рукой, в сумке, в холстине, притороченной к велоси педу; холстину она расстелила между собой и Алексеем. — Ты хоть — сытый? — Днем жара умаяла, а после не хотелось. — Переживал? Она ждала: очень ей хотелось, чтобы он подтвердил, что переживал, чтобы не ответил грубостью. — Конечно... волновался. — Дурачок ты-ы! — запела она.— Чего же ты волновался, Але ша?! Я тебя выбрала, не каждый же день я целуюсь. Или, ду маешь, я такая? — Что вы, Тоня! Как я могу о вас плохо думать?! Ты... мне нра вишься... т-ы... ты мне интересна...— Он укреплялся в этой новой близо сти, в надежде, что Тоня поймет и его, что не за одним приключением он пришел, что-то начинается между ними, и серьезное. — Будет врать-то! — сказала довольная Тоня.— Тебя только послушай. Ах ты... И-и-и..—ругательство задержалось на ее языке.— Бутылка, смотри, развалилась.— В руке Тони зеленоват'о блеснуло горлышко с острыми клиньями стекла.— Это я, зараза, похозяйничала! Как же теперь? — Да ладно, я бы не стал пить. — Нельзя тебе? . — Сегодня — незачем. — Ох, и хитрый ты! — на всякий случай сказала Тоня, не догады ваясь о лестном для нее смысле его слов.— Теперь всухомять горло
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2