Сибирские огни, 1974, №4

т е а Die, 1ЧИ ый :ей ре- ту, 1 с ст ба и- тя- во а ть ук а- л- л- МИ ла Зб. ил и у- ТЬ, ся ’ го на ко- 1 М МИ е ЫХ ло, ю- ки: ос ся ой сть ЫЙ ев- го пристрастия: оно пришло с юности, огорошило поначалу, устыдило, оскорбило, но скоро он привык, как привыкаешь к тому, что ты левша. Алексей научился убивать в себе интерес, которому не хотел подда­ ваться; ему нужно было п р и б л и з ит ь с я к женщине, рассмотреть ее в упор, но не быстрым, стесняющимся взглядом, а пристальным, берущим все по отдельности — и пористость кожи, и животную крапча­ тость зрачка, почти неизбежную, природную неравномерность зубов или едва заметную бугристость лба. И вот уже перед ним не нежный, туманящий мозг образ, а просто д р у г о й человек, иначе скроенный, женщина, с которой можно дружить, работать вместе, существовать рядом, не испытывая тоски или неловкости. В полдень он разглядел Тоню так, что ближе' нельзя: ее утолщен­ ную вверх переносицу, жесткое, грубое остье бровей, облупившийся лак ногтей на руках, большую ступню,— отчего же она не отдалилась? Почему он так неспокоен, приближаясь к Липкам? Может, виной тому буйное, в неуемных ветрах Прибалхашье, его недавнее, безнадежное влечение к жене начальника партии, и взрыв, когда встретились придуманный им образ н е с ч а с т н о й , сложной, страдающей женщины с истинным — будничным и тщеславным,— взрыв, отшвырнувший его за тысячи километров в Москву, в холостую берлогу, а затем, случайно, для перемены обстановки,— на Оку к гидрологам, в чужую экспедицию. Тони у Липок не было. Он обошел стожок, покричал в темную глу­ бину рощи, вступил в нее, на некошеную траву. За стволами отсвечи­ вало недвижное, в корягах и ряске озерцо,— Алексей вернулся на луг. «Может, не придет»,— подумал он с малодушным облегчением, но и с горечью потери, почти неизбежной, будто его обманула жизнь, а женщина к этому не была причастна. Алексей решил ждать. Стал раздергивать уже порушенное кем-то сено, чтобы сесть поудобнее, когда послышался голос Тони: «Алеша! Алеша!» По земле, по ивняку и деревьям запрыгал свет фонарика, и она влетела на луг на велосипеде, который содрогался и скрежетал всем своим ржавым, застоявшимся железом. Спрыгнув на землю, То­ ня размашисто толкнула велосипед, и он покатился, кренясь, светя фо­ нариком, пока не упал. Было что-то ждущее в ее опущенных руках, в том, как она уронила под ноги сумку. Еще миг — и Алексей обнял бы Тоню, но встретило его словно бы чужое лицо: ее и не ее. Лицо бледной, йодистой желтизны, приоткрытые, со стертой краской губы, приглушенный, напряженный блеск глаз, будто она ждала увидеть здесь другого, а встрети­ ла Алексея. Он замер, испытывая тревожное чувство вины. Может, ей нельзя было приезжать, а она решилась, приехала, но чего это ей стоило? Она и принарядиться не успела, в тех же босоножках, в светлом ситце, только поддела черные сатиновые шаровары до щиколоток, а на плечи накинула рабочий ватник. Ее лицо без резких переходов, в один тон, с игрой вечерних теней, как будто возникающих изнутри, от смятенно­ сти, выражение на нем недоверия, вины и тайного, сдавленного зова, шевеление бледных губ, которым не хватает дыхания, чтобы загово­ рить,— все это мгновенно увиденное Алексеем, а отчасти и воображен­ ное им вызвало в нем чувство, близкое к любви. — Что-нибудь случилось, Тоня? Могли бы не приезжать, ничего особенного. — Век не простил бы! — Это вы меня, Тоня, не знаете. — Обмана ни один мужик не простит. Чего не куришь? Я в избе табака не люблю, а на лугу — кури.