Сибирские огни, 1974, №4

шить не умел, а джинсы шил: узкие, в обтяжку. Он шлепнул себя по глубоко подобранному животу.— Пуговок не шью для вентиляции. — Будет врать! — Она присела на корточки, повела рукой по шта­ нине.— Вроде сами: больно нитка грубая. Из нее сети вязать. — Джинсы только так и шьют... Она порывисто поднялась, и с этой секунды ею владела веселая, раскованная напряженность. Алексей растерялся от внезапного ласка­ ющего прикосновения женщины. Дальше все сделалось быстро, неожи-! данно, сумбурно, будто слова — пустяки, прикидка, а главное — впереди, оно еще только будет, и еще неясно, в чем оно — главное? — Как же вы загорели! — Плохо? — Она повела плечами, намекая, что загар сжег ее всю. — Красиво! По площади, затмевая пылью небо, промчался грузовик; на реке кричала баржа, просила входа в шлюз; склочно зашумел петух где-то рядом,— все шло мимо них, не отпечатываясь, не заслоняя от Алексея беловолосой женщины. — В лугах почернела; в сенокос у нас все выходят, и почта, и шко­ ла, и счетовод. Все косят... Ока намекала, что сенокос — не ее дело, ее должность поважнее, но в страду, когда и деревенская интеллигенция выходит с косами, могут посягнуть и на нее. — Сенокос издавна в деревнях как праздник,— сказал Алексей. — Ага! И деньги, и праздник.— Она заговорила быстро, легко, включила лампочку, закрыла дверь изнутри, сунула ноги в потрескав­ шиеся белые босоножки, отдала Алексею джем и сигареты и повела по складу-подсобке, держа его за рукав.— Вперед на колхоз косим, а потом себе — боровину. У нас кругом леса. А соседи, лыковские, за старицей косят, там их земля. Они и на покос и с покоса в лодках, и всё поют. Свяжут штук пять больших лодок, всех моторка тащит. А запоют—и мо­ тора не слыхать... Она погасила лампочку, дневной свет проникал в щели бревенчатой пристройки, сникал на мешках и ящиках, на груде бутылок, на ржавых селедочных бочках; женщина придвинулась к Алексею. — Тебя как зовут? — Я — Алексей. А вы? — Тоня, Антонина...— Она рассмеялась. — Вы давно продавщицей здесь? — Я завмаг. — Верно,— поправился Алексей.— Это в городах завмаги, продав­ цы, бухгалтерия. — Здесь одни мои руки! — Она вскинула темную руку, хвастливо, но и устало.— Хорошо еще, товар возят, не на горбу таскаю. Она дышала близко, часто, будто о чем-то просила, ждала прикос­ новения, ласки, всерьез или для игры, чтобы оттолкнуть и посмеяться: в деревне и это водится. Алексей стоял неподвижно, боясь выдать свое волнение. — А боровину вы далёко косите? — Нашим лесам конца нет, до самой Волги,— охотно ответила жен­ щина, хотя и поняла, что вопрос он задал праздно, из неловкости. Бе­ реза, дуб, а ели такие, что шею, глядя, сломишь... Я луг люблю. В лесу ночью страх, а на лугу — нет, луг и ночью добрый. — Она кинулась к выходной двери, открыла, жестом позвала Алексея на крыльцо и, запи­ рая на замок дверь, сказала:— Покажу тебе наш луг, ага? Никто его так не покажет.— Не отворачиваясь, сунула ключ за бюстгальтер.— Пой­ дешь в луга?— Спросила серьезно, с перехваченным дыханием. — Пойду! — откликнулся Алексей.— С вами пойду. Сеййас?