Сибирские огни, 1974, №4
ранним летом спешили в Сибирь за внуками и ахали тут, и вздыхали, покупая на углу за двадцать копеек тощий пучок черемши, и плакали потихоньку, глядя на безвитаминную нашу жизнь в этом поселке, в ко тором снег был уже изжелта-серым от заводской копоти. Потом, про вожая нас осенью вместе с детьми, они съезжались в Армавире и рыда ли тут в один голос, наперебой жаловались на плохое здоровье, и каж дые такие проводы были похожи на прощанье. А тут у меня работа, действительно,— сплошные поездки, уедешь, и думай, как там они, вдруг кто из ребятишек приболеет, некому с ним дома и посидеть, и ладно еще, если ребятишки — а вдруг жена? Такое однажды случилось, и я бросил все дела и срочно вылетел из Иркутска, и хоть друзья наши не дали мальчишкам пропасть, мы были этим случаем здорово напуганы... И пошли разговоры о переме не климата. А в общем-то, у жизни есть достаточно способов заставить человека переехать из одного места в другое, и тут мы должны лишь благода рить ее за то, что к нам она применила, может быть, наиболее мило сердный. Говорят, что в Сибири рубль длиннее обычного. Во-первых, истина эта прямо-таки очень сомнительна, а для нас, во-вторых, куда длиннее оказалась транссибирская магистраль, по которой бабушки то и дело возили наших мальчишек. И жизнь тут, на Кубани, была у нас на пер вых порах не самая веселая, и все приходилось начинать сначала, и то многое, что этому сопутствует, иногда вдруг казалось не только труд ным, но и обидным, и в общем не только потому, что секретарша Галя в приемной председателя Сталегорского горисполкома мило улыбну лась бы мне там, где эта, здешняя, смотрела на меня, как сквозь хоро шо вымытое оконное стекло. Это была моя родина, вот в чем дело, и я всегда ею гордился, и в трудные минуты припоминал свою кровную связь с казачьей вольни цей, и метельными сибирскими вечерами сколько рассказывал о ее ко выльных степях и синих предгорьях, о жарком солнце и щедрых ее садах... А сейчас она меня словно не хотела узнавать, и мне, давно понявшему, что почем, теперь казалось, что взгляд ее равнодушен, может быть, еще и от довольства собой, и от чрезмерного благополу чия, и теплой сытости. С тоскою я вспоминал свой последний день в Сталегорске. Грузовик с контейнером уже укатил. В опустевшей квартире я хорошенько вымыл полы и не успел еще переодеться, когда к подъезду подошла другая машина, и ребята из заводского профтехучилища по тащили наверх видавшие виды столы и тяжелые скамейки. Через две смежные комнаты мы протянули длинный ряд, а в третьей и на кухне поставили столы без скамеек, это было «для работы по секциям», как сказал мой друг Славка Поздеев, начальник участка из цеха во доснабжения. Себя он в эти последние дни именовал «председателем оргкомите та». Славка был из самых старых, первыми начинавших на нашей стройке комсоргов, и всякого рода мероприятий за десять с лишним лет он провел тут больше, чем достаточно, но теперь меня так и подмы вает сказать, что из всех из них это было, пожалуй, лучшее... На столах, застеленных ватманом, стояли неглубокие столовские миски и рядом с ними лежали заслуженные, с гнутыми зубцами алю миниевые вилки, но, боже мой, чего только тут не было посередине — дорогой коньяк делил компанию с буханкой ржаного хлеба и шматом сала, пролетарский «коленвал» прочно соседствовал с квашеной капу стой и солеными груздями, магазинная колбаса «отдельная» без осо бой надежды ждала своей очереди рядом с кусками копченой лосяти
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2