Сибирские огни, 1974, №4

плаща меховому воротнику кожушка, и почему-то именно это совсем вывело меня из себя, и, когда я во второй раз ударил уже точно, бедолага отлетел под ноги к швейцару, и тот, молниеносно просунув го­ лову между тонкими размалеванными под березу стояками, перелив­ чато свистнул в сторону раздевалки, и там сейчас же выпрямился по­ лулежавший на загородке старшина, и все, как назло, произошло в считанные секунды: швейцар, видимо, за всем наблюдавший, только что-то негромко сказал старшине, и тот, даже не обернувшись в нашу сторону, быстренько потащил еще не совсем пришедшего в себя чело- ! века в брезентовом плаще на улицу. А милицейский «газик» мы заметили, когда только подходили к кафе,— видно, ребятам надоело колесить по городу, и они на минутку '■ забежали сюда,; где шум да суета, а может быть, у них закончилось курево... По всем забегаловочным кодексам я был, безусловно, прав, и все- гаки чересчур гадко было у меня на душе в тот вечер и особенно ут- ! ром. Было совсем рано, когда я позвонил своему другу Бересневу, ка­ питану милиции, все рассказал и попросил срочно узнать, как там и что с этим парнем. Минут через сорок раздался ответный звонок: — Это прораб с «электромонтажного», Сердюков... Не знаешь? Я тоже не знаю, он недавно. Сам-то он молчит, а там какой-то, или со­ сед его по дому попался, или с участка, говорит, от него жена ушла, понимаешь, какое дело. Бросила двух ребятишек и с кем-то уехала, а он совсем один, ни матери, ни хоть какой старушонки, никого. А я не понимал себя, я ломал голову: почему все так произошло? Не скажу, чтобы после выпивки я был ягодка, вовсе нет, и все-таки бить — это было не в моих правилах, никогда я до этого не бил пер­ вым. и теперь я, ей-богу, мучался почти физически и тогда, может быть, впервые понял, что такое — болит душа. Не раз и не два мысленно возвратился я к этому вечеру и вдруг с уколовшей сердце остротою понял: да это ведь тот удар, который сов­ сем другому был предназначен, вот в чем было дело! Просто этот про­ раб с «электромонтажного» подвернулся, что называется, под руку, а на самом деле все должно было случиться чуть раньше... Встать бы из-за стола, слегка ткнуть его пальцем в плечо, как будто приподни­ мая с удобного кресла, спокойно сказать: — А это ведь ты украл тогда в раздевалке мои часы! Почему мы прощаем такие вещи? Почему вдруг стыдно становит­ ся нам — не им? Тогда, еще студентом, тебе все казалось, что его грызет раскаяние, и этого с него вполне достаточно, ты и сблизился-то с ним тогда боль­ ше всего из-за желания помочь пережить ему эти его выдуманные то­ бою самим угрызения совести... Или ты хотел наказать его добротой? Пусть так. Но теперь, когда перед тобою сидела уже совершенно за ­ конченная, с приличным стажем сволочь и на губах у нее были явные заеды от того самого дармового пирога, который они поедают с таким чавканьем... Что ж ты целый вечер просидел с ним за одним столом? Почему тот поединок, когда твоя исподняя рубаха была вся в бурых пятнах, вы с ним вспоминали со смехом? По каким таким законам го­ степриимства? Как все, в самом деле, устроено: в Москве у одного сопляка-маль- чишки украли в раздевалке часы, а через много лет в далеком Стале- горске прораб, от которого ушла жена, получает в челюсть, и его тут же увозит милицейский «газик»... Наверное, мир полон такими стран­ ными связями, которые не так-то просто и проследить — или связь эту я придумал тогда себе в оправдание?