Сибирские огни, 1974, №4

Отец стоит посредине землянки, чуть не упираясь головой в потолок, и что-то басит. Мать сквозь сжатые губы спрашивает: — Успел все ж таки? Солнце ладом не поднялось, а он... И где вы ее, проклятую, в этакую рань берете? Кир знает, что «проклятая» — водка. Но знает и другое,— не зря же тер кулаками глаза,— основное впереди. От материнского вопроса отец отмахивается: — Об этом — ни к чему. Севостьян — не дурак, знает, когда смену кончаем, когда в монопольку дверь открыть.— И начинает слегка кура­ житься: — Ты, Арефа, лучше помоги чирки да штаны стащить. Чтой-то чижолые седня, намокли, что ли? Отец садится на край лавки и расставляет ноги в своих широченных штанах. Губы у матери сжимаются в узкую ниточку. — Опять приволок? Совесть-то, совесть у вас, у дуроломов пристан­ ских, есть?.. — Совести, мать, у нас поболе, чем у хозяев. Хоть у той же самой Опазовой. В ихней мошне не убудет, а нам какой-никакой прибыток. — Вот тюрьму заробишь, весь тебе и прибыток. Отец добродушно отговаривается: — Ты у меня ровно городовой. А тут никакой полиции не подкопать­ ся. По трапу на баржу взбежал, а тебе встречь кто-то. Ну, плечом шевель­ нул, вроде столкнулись — ящик-то или тюк какой и полетел в ра­ скол. Только знай подбирай.— И уже без шутки в голосе: — А до сумы да тюрьмы нонче, Арефа, каждому дррога короче, чем до кабака. Ты лучше подмогни-ка выгрузить... После снеси лавочнику. Меньше чем за две полтины не отдавай! Отцовские штаны-шаровары были с секретом. В их складках не только прятаться удобнее, чем в материной сборчатой юбке. Са­ мое интересное — карманы. Не один, не два, а целых три. Один кар­ ман как карман — для кисета, спичек и звенящих денежек. Два других похожи на вывернутые внутрь рукава — от пояса почти до самых под­ коленок. Сон у Кира окончательно уходит. Он садится и видит, как из одного «рукавного» кармана вынимается и выкладывается кучкой на стол вя­ леная рыба, а из другого сыплется рис вперемешку со сморщенным су­ хим урюком. При виде такого богатства во рту нарастает слюна: мать не весь урюк унесет лавочнику, уж сегодня и урюка, и рыбы можно будет наесться всласть, от пуза. А отец, оставшись в одних полосатых, домотканых, перелатанных подштанниках, с мечтой в голосе продолжает рассуждать: — Этак бы чаще фартило. Было бы нам, Арефа, чего и на избу отложить. Седня рубль, завтра полтина,— глядишь, полсруба есть... — С тобой отложишь, дожидайся. Парня бы хоть побаловать.— И мать несет Киру большую пригоршню янтарного урюка. Т р е т ь е : К и р с т а л е щ е п о с т а р ш е ...Суббота. Уже не землянка, а хибара. Отец, с расчесанной бородой, пахнущей веником и банным мылом, степенно благодушествует за парящим самоваром. Перед каждым ста­ каном горячего чая он из большой зеленой бутылки — «штофа»— нали­ вает граненую «законную» стопку. Сколько стаканов чая, столько же и стопок. Мать делает безразличный вид и, резко двигая руками, моет чугун, который уже мыла днем и в котором после ничего не варила. На приг­ лашение отца выпить она только дергает плечами. Кир знает, что отец ни в чем не отступит от заведенного субботнего