Сибирские огни, 1974, №4

— Что ты, что ты, Никодим?! — подскочила к нему Анна.— Никак домой?! Самое веселье началось, а вы — уходить?! Поняв, в чем дело, Епифан брезгливо фыркнул. — Скатертью дорога! Анна, пусти его! В избе светлей будет! Иг­ рай, Тимофей! Опять затрынкала гармошка, и нарушенный ход праздника был восстановлен. Хозяин плясал до пота. Ворот у белой ночной рубахи распахнул, клок волос взлетал и падал, бил по глазам, Епифан ловко пощелкивал носком одного сапога о каблук другого, а бабы били в ладоши и пели: «Ах вы, сени, мои сени, сени новые мои!» — Вы решетчатые! — басом рявкнул чудоклус Митька Пияшин, надевший юбку, кофту и клетчатый платок.— Новы клетчаты! Тырым- нырым, нашатырам, труды, суды камфара! — Что лежишь? — опять раздался голос Анны.— Говорю: скоти­ на не поёна стоит, не слышь, корова ревет? Епифан вслушался и, подумав, сообразил, наконец, что праздник прошел, гости разъехались, а ему теперь надо идти на двор, в грязь, на ветер. Опершись локтем на подушку, он поднял голову и спросил: — А Варька где? — Заступница... усердная...— звонко запела Анна, и Епифан сер­ дито крикнул: — Где Варька-то, спрашиваю! — Домой ушла, бесстыдница! Сказала — приду, да вот до кой по­ ры! Я как наказывала: а ты, говорю, пораньше приди, Варюша, сам-то с похмелья! — Лодыри! — проворчал Епифан.— Только жрать да... Епифан любил иногда сказать в рифму. Так, к словам «Иван Мит- рич» он прибавлял «маковку выстричь!» — и смеялся трескучим сме­ хом, довольный тем, что сказал складно. — Ее, вон, спрашивают: ты, говорят, не в работницах ли у Тучи- ных-то, часто к ним ходишь? — Это кто же дознавался, какой негодяй? — Никифор! — Что ему нужно, костлявому мерину?.. А она что? — Не знаю. Говорит, будто не сказала. Я так, говорит, к тетке Анне хожу от скуки, по двору убираться ей помогаю, коров дою, а по­ том весь день пряду. — Это зачем же она лишнее-то выболтала, кто ее за язык тянул? Не умывшись, натянув на нерасчесанные волосы суконный картуз и надев толстый и длинный пиджак, Епифан вышел на двор. Все было серо от облачного неба, все запущено и заброшено. Два плуга, куль­ тиватор и сеялка, с которых уже облупилась местами зеленая краска, стояли ничем не прикрытые, врезавшись колесами в грязь. Коровы не­ веселые, испачканные. Серый в яблоках жеребец, на котором Епифан носился так, что волосы из головы вырывало ветром и со лба начина­ лась лысина, стоял по щетки в воде, уныло опустив голову. Придерживаясь рукою за столб, Епифан поставил на навоз ногу осторожно, как на осенний лед, прочность которого еще весьма сомни­ тельна. Навоз запищал, захлюпал, пуская пузыри, и хозяин убрал ногу. — Не пролезешь! — сказал он и крякнул, возмущенный этой бес­ хозяйственностью.— Человека бы позвать какого дня на два... Колая... Только не пойдет, лохмотник! На печи пролежит, а не пойдет! Епифанова шурина звали Николаем, но насмешники решили, что он не заслуживает такого имени, и звали Колаем, а потом этого показалось мало, и его величали Кол Васильевич.