Сибирские огни, 1974, №4

— Граждане! Внесем организованность! Давайте высказываться по очереди. И начинали высказываться: — А вот как понять прикажете: была у нас, сколько себя помню, Новобазарная площадь. А тут тебе ра-аз,— и стала площадь Свободы? Сама Городская дума такое постановление вынесла. Это как? Для чего? — Ну, знаете, все-таки понимать обстановку хоть немного нужно. Что ж, вы не согласны и с тем, что Царскую в улицу Свободы переиме­ новали?! — Царская еще так-сяк... Вмешивается взволнованно, но соблюдая очередность, кто-то еще: — Переименования?! Да хоть все пусть переименуют! Не от этого цены подскакивают, а вот когда Городская дума и Управа своими по­ становлениями сами цены повышают, разительно! Да еще на что?! — А на что? — На плату за содержание в больнице! Ведь это только подумать надо! Я вчера жену с воспалением легких привез. А мне в приемном покое: «Платите за десять дней вперед». Так вот-с: от городских властей указание: с городских жителей теперь взимают на содержание рубль за сутки, с иногородних—полтора, со служащих пароходств и фабрик— два, а с железнодорожных — пять рублей! Вот-с о таких изменениях кто, позвольте спросить, может мне дать объяснение?! Возмущенному мужу больной жены с издевкой ответил дядя в доб­ ротной суконной поддевке: — Значит, теперь, ежели свобода настала, и сам не хворай, и жене, и детям воспрети. Дыши свободным воздухом. А то к знахарке сбегай, может, с молитвой святой воды пузырек и дешевле нальет. На площади было по-другому. Медные сверкающие на солнце трубы солдатского оркестра запас­ ного полка звучными, подъемными разливами громыхали ту самую пес­ ню, которую Кир услышал в тот день, когда ему попало от дворецкого. Но теперь он уже знал, что песня называется «Марсельеза». И начали ее петь, уже под оркестр, собирающиеся на площади железнодорожники, рабочие кожевенного, овчинно-шубного заводов и солонкинские пимо­ каты. Посередине площади, напротив широкой плоскоступенчатой собор­ ной паперти, возвышается «трибуна» — высокий деревянный помост с боковой наспех сколоченной из необструганных плах лестницей в шесть крутых ступенек. После того, как какой-то барин с красным бантом на груди объявил митинг открытым, рядом с ним оказался другой и начал выкрикивать: — Свобода и равенство! Наконец-то этот лозунг стал лозунгом ве­ ликого русского народа. Такой призыв к народной воле, к всеобщему единодушию не может остаться без отклика ни в одном из наших сер­ дец! А над нами, граждане, нависла железная рука германского кайзе­ ра. Она грозит! Она хочет и может задавить вырванную из царских ког­ тей нашу свободу. Значит, первое, что нам предстоит,—стать грудью на защиту свободной родины... Барин кричал долго, до хрипоты. А когда стал перхать и сморкать­ ся в белый платок, его накрахмаленную сорочку на трибуне оттеснила темная косоворотка дяди Леонтия. Кир никак не думал, что у него такой трубный, сильный голос. — Лозунг о свободе и равенстве, приведенный выступившим госпо­ дином,— правильный. Ничего не скажешь. Но давайте, товарищи и граж­ дане, разберемся: за какую «свободу» ратуют эти господа и кому она несет равенство? И так ли уж нужно за такую свободу подставлять грудь под пули?