Сибирские огни, 1974, №4
скучился. Занятный он у вас. Да и вам, может, чего по хозяйству по мочь? Ваше дело теперь вдовье, так что...— и замолкал. Мать старалась изменить каменное выражение лица: — Спасибо, Егор, на добром слове. А хозяйство у нас все тут. Сама управляюсь. Когда матери не было и Егор приходил с гармонью, а на улице не очень морозило, они садились на крылечко, смотрели на застывшую Обь. Егор играл тихие задушевные песни. Постепенно вокруг собирались вздыхающие бабы. Но как только начинались всхлипывания, Егор ме нялся: — Ну-ка, Кир-пыр, давай-ка споем молодецкую: «Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке!..» Если Кир его провожал, то за поселком предлагалось другое: — На прощанье нашу споем. Только вместе. Кир, стараясь идти в ногу, дискантом начинал, а Егор подхватывал: Среди ле-сов дрему-учих Раэбойнички «-идут. И на-а руках могу-учих Това-арища не-есут... И Кир, как всегда, начинал жить песней. Он уже шагал в темном густом лесу по узкой петлястой дороге в разбойничьей ватаге, а с ним рядом — рыжий атаман Егорка-Петух. ...А однажды Кир увидел, как недалеко от их дома Егор встретился со Спиридонихой. Та тяжело поднималась от обской проруби с полными ведрами воды, горбясь под коромыслом. Егорка приветливо растопырил руки: — С полными и навстречу! Видать, повезет где-то! Давай, тетя, подсоблю. Спиридониха в ответ зашипела змеей: — Иди-ка лучше туда, где на везенье расчет держишь. Девок, ви дать, ему мало стало, за вдов принялся. Давай, давай подкаты...— но окончить не успела, Егор враз переменился. Со страшным, дерга ющимся лицом налетел на Спиридониху таким коршуном, что та с пере пугу села на снег, опрокинула ведра и прикрыла голову коромыслом: — Ка-а-ра-ул,— убивають! А Егор зашелся, теряя слова: — Да тебя... с-сука старая, убить мало! Я с тебя... с-сухарей наде лаю! Ты своей собачьей головой, окромя лая, что понять можешь, а?! Разве можешь понять, что я в этот дом, к ней...— как... в церкву к прича стию хожу!! Чем их хибара похожа на церковь, Кир, конечно, не понял. ...«Порт-Артур», хибарка с ее тараканами и тусклыми оконцами, Спиридониха, игры на кладбище и чертополошном пустыре — все отсту пило, как на ту сторону Оби, отдалилось в памяти. Снова наступила весна, а с ней пришли и новые открытия, возникли новые вопросы. У генеральши целых шестнадцать зимних шуб! Сам считал. Разве сили сушить на веревках. И названия чудные. Горничные чистят и гово рят: «Салоп», «Ватер-пуф», «Ротонда»... И зачем старой барыне столько? Мать отвечает: «От богачества. На то и генеральша!» А почему тогда у генерала только шесть? Он-то ведь главнее. Дядя Леонтий эту разницу с усмешкой объясняет, что генеральша какое-то «женское сословие». Егор толкует тоже неясно:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2