Сибирские огни, 1974, №4

почувствуем -— знобко становится от это­ го веселья. Удивительна фигура Хлы.нова в исполне­ нии А. Мовчана. Все более и более интри­ гует он зрителя. Вроде бы, и не очень пьян человек, даж е скорее трезв. Вроде бы, лю­ бопытства к жизни не потерял — все ищет развлечений. Но скоро мы почувствуем, что все его развлечения злые, что основа их —: унижение окружающих. Вот когда стала по­ нятной опустошенная, изломанная, ожесто­ ченная душа этого очень богатого, «наслаж­ дающегося жизнью» подрядчика. Видать, много и долго ломали, били и мяли его, прежде чем стал Хлынов «хозяином положе­ ния». За все пережитое отыгрывается те­ перь на ближ-них своих этот внешне даже обаятельный человек. Вместе с Курослеп-овым (Е. Лемешонок), Градобоевым (В. Орлов) Хлынов — Мовчан представлял такую силу духовного растле­ ния, перед которой бежали прочь совесть, честь, достоинство. Искалеченным от сопри­ косновения с ними людям несть числа. Одна из их жертв—-сын недавно разорившегося купца •— Вася Шустрый. Слабый душой, он бьгстро сдался. И вот уже на потеху пьяной компании, чтобы укрыться от солдатчины, пляшет с бубном. Выброшенные костомяль­ ной машиной самодуров и толстосумов, ос­ таются на авансцене двое—Параша и Таври­ ло. Во всем облике Гаврилы точно вопло­ щена его самохарактеристика: «...я яе пол­ ный человек. Меня уж очень много по за­ тылку как спервоначалу, так и по сей день; так уж у меня очень много чувств отшибле­ но, какие человеку следует...» Чужие эти двое, хотя и, сидят рядком, хотя и говорит Параша: «А я теперь дождалась красных дней, я теперь всю ночку на воле просижу с милым дружком под деревцем, потолкую я с ним по душе, как только мне, девушке, хочется. Будем с ним щебетать, как ласточ­ ки, до самой ясной зореньки...» Говорила это Параша — Р. Царева не­ громко, ласково. А у нас мороз по коже. Нет, не будет ей счастья, не полюбит она «не полного человека». Тихо в зале, копда изменившийся вдруг свет возвестил об окончании спектакля. «Свинцовые мерзости расейской действи­ тельности» «Горячее сердце» в постановке Кузьмина изобличало зло, беспощадно. Встреча с классикой стала для В. Кузьми­ на толчком к пересмотру дальнейших жиз­ ненных планов. Позади тюзовское десятиле­ тие. Накоплено мастерство. Уже присвоено В. Кузьмину звание народного артиста РСФСР. Появились новые широкие замыс­ лы. Видное место в них занимали мечты о новых встречах с классикой. Мысль о пере­ ходе во «взрослый» театр уже созрела, ког­ да В. Кузьмину предложено было возгла­ вить «Красный факел». Произошло это в се­ зоне 1971/72 года. Для многих это было неожиданностью, настолько сроднился в их представлении об­ лик Кузьмина с его тюзовским окружением. Но сам он считал, что внутренне никогда не порывал с краснофакельским направлени­ ем психологического театра, что просто он 12. С ибирские огн и № 4. вернулся туда, где когда-то начинал своим «Городом на заре». Уже первые краснофакельские спектакли Кузьмина позволяют судить, что главный режиссер имеет свою программу строитель­ ства театра, свою гражданственную пози­ цию в подборе репертуара и его воплоще­ нии. «Главная тема — современность», — написал Кузьмин в статье «Главная идея нашего театра сегодня — человек и об­ щество, человек и мир», — говорил он в ин­ тервью журналистам. Вот пьесы, которые поставил Кузьмин за три года работы в «Красном факеле»: «Без перчаток» Д. Голсуорси, «Не беспокойся, ма­ ма» Н. Думбадзе, «Чудаки» М. Горького, «Веселый тракт» Б. Васильева, «Надежды Кииолы» О. Бальзака, «Миссис Пайпер ве­ дет следствие» Дж . Помплуэла. К аждая из перечисленных пьес давала основания для раздумий о судьбах мира и о месте челове­ ка в обществе. Как же воплощались эти за ­ мыслы режиссера? Драма «Без перчаток», более известная в старом переводе -под названием «Мертвая хватка»,— одна из популярных пьес круп­ нейшего представителя английской литерату­ ры критического реализма XX века. За свою историю «Красный факел» лишь однажды обратился к Голсуорси, поставив еще до войны «Беглянку». Почему же В. Кузьмин для своего режис­ серского дебюта избрал пьеоу драматурга, тяготевшего к неторопливой, повество­ вательной манер'е, чуждого остро-социаль­ ных конфликтов? Как поступит режиссер с пацифистской моралью пьесы? Сумеет ли преодолеть соблазны мелодраматических эф­ фектов, столь щедро введенных драматур­ гом? Так думалось в канун премьеры. ...Зал медленно погрузился в темноту. И только теперь зритель осознает, что мелодия рожка, ласковая, чуть печальная, звучала и раньше. Теперь, в наступившей полутьме, все явственнее вырисовывается тяжеловес­ ное, мрачноватое сооружение — внутренние покои старинного дома, дома-крепости. Об­ махивая пыль с кресел, проходит нетороп­ ливый, знающий себе цену дворецкий. Все дышит покоем, веками устоявшимся бытом. По центру сцены, в проеме окна, видны под­ стриженные деревья парка, веселые домики арендаторов. Тяжеловесная покривившаяся балка балкона как бы придавливает сверху всю эту картину покоя и умиротворения. Пока вы разглядываете все это, мелодии усиливаются, на-низываются друг на друга, превращаясь в визг и скрежет, взрываясь раскатами погребельного колокола. А люди еще ничего не осознали, мирно и беззаботно идут по своим делам. Мрачные фигуры гангстерского вида преграждают им путь. Идти некуда, -выход один — в пекло, туда, -где дым и -пламя. На копошащихся внизу людей, предвкушая пожи-ву, взирает с балкона аукцио-нщик. Раскатом гонга, зло­ радным смехом прерывает он фантасмаго­ рию. Акт купли-продажи стал итогом разы­ гравшейся трагедии. Далее начиналось действие, чем-то удиви­ тельно напоминающее чеховский «Вишневый