Сибирские огни, 1974, №4

по себе центральный факт — упал кирпич с высоты третьего этажа и вдребезги раз­ бился о голову корреспондента вечерней га­ зеты Славы Зубрика — плод фантазии. Но ведь факт этот действительно мог бы сви­ детельствовать о плохом качестве кирпича, Слава Зубрик действительно мог бы напи­ сать фельетон, а редактор газеты, стало быть, мог вытравить все острое из этого фельетона. И, наконец, дом, построенный из такого кирпича, мог ведь развалиться. Именно своей психологической мотиви­ ровкой, точностью и жизненностью ситуа­ ций, значительной силой обобщения ценен этот рассказ, как и многие другие — «В на­ шей суглинистой полосе», «Петров-первый и Петров-второй», «Особые приметы», «Шило на мыло» и т. д. Рассказы Н. Самохина всегда окрашены субъективным началом, в каждом из них мы ощущаем автора, который любит и не­ навидит, отстаивает и отрицает, смеется и грустит. Да, и грустит тоже. Рассказ «Один» в этом смысле характерен. Все, с кем герой разговаривает о семейных непо­ ладках (от него ушла ж ена), оказываются занятыми чем-то своим, порою мелким и незначительным. Так и остается один на один со своими переживаниями герой рас­ сказа. А за всем этим мы видим грустную и осуждающую улыбку автора. Такая то­ нальность, правда, скорее — исключение, чем правило для автора. Обычно писатель своими рассказами утверждает не груст­ ное сочувствие, а активность, вербует, так сказать, борцов против бюрократизма и рав­ нодушия, воровства и пьянства, зазнайства и чванливости. И в этом сила сатирика- борца, к каковым по праву можно отнести Н. Самохина. Все это позволяет сказать, что ограничивать творчество Н. Самохина рамками влияния даж е такого крупного са­ тирика и юмориста, каким был М. Зощенко, неверно. Явно не укладываются в эти рам­ ки очерки, да и многие из его рассказов, ко­ торые невозможно отнести к рассказам бы­ тового характера. Творчество Н. Самохина, как и любого подлинного писателя, питает прежде всего жизнь, а если уж говорить о традициях, то разве ему не близка действенная и общест­ венно активная традиция сатиры Ильфа и Петрова? Чаще всего это влияние (особенно в очерках) органично и далеко от подраж а­ тельства, но порою в отдельных рассказах мы улавливаем и какие-то внешние созву­ чия. Вспомним рассказ «Движение», его ге­ роя, который, без конца меняясь местами с пассажирами автобуса, в конце концов «вы­ пал наружу». «Только так,— просветленно подумал я.— Только так, все время меняясь местами, мы сможем пядь за пядью осу­ ществлять движение вперед. Конечно, кто- то при этом должен пядь за пядью переме­ щаться в обратную сторону. Ради общего блага. Пусть на этот раз отступающим ока­ зался я, Это неважно. Ведь если все захо­ тят меняться только вперед, наше коллек­ тивное поступательное движение заклинит­ ся и умрет...». Слышится в этом монологе что-то родст­ венное высоким размышлениям Лоханкина о значении русской интеллигенции в момент его экзекуции на коммунальной кухне. Разумеется, не все рассказы одинаково удаются автору, порою в них нет той силы обобщения, которая делала бы их не толь­ ко смешными, но и значимыми. Такие рас­ сказы воспринимаются как шутка, легкая юмореска. Среди них я бы назвал «Экспе­ римент», «С думой о завтрашнем дне», «По­ дарок». Нет нужды продолжать этот пере­ чень, ибо от книги к книге повышается удельный вес рассказов другого типа, рас­ сказов, несущих большую и значимую мысль, идею. Объект обличения становится все более серьезным и общественно значи­ мым. В связи с этим видоизменяется и то­ нальность рассказов. Все чаще и чаще доб­ родушная и мягкая улыбка сменяется же­ сткой иронией, обличающим смехом. Произ­ ведения, в которых эта тенденция получает наиболее яркое воплощение, пока что не включены ни в одну из вышедших книг Н. Самохина. Они как-то затерялись на журнальных страницах. Я имею в виду рас­ сказы «Последний чудак», «Наш весомый вклад», «Кувалда», «Только сон». Трудно сказать, почему именно эти рас­ сказы оказались не включенными в книги. Очевидно, причин к тому немало. Назван­ ные произведения действительно пока что стоят некоторым особняком в творчестве Н. Самохина. В них весьма ощутимы экс- периментальность, дальнейшие поиски со­ ответствующей художественной формы для воплощения во многом нового для нашего автора объекта осмеяния. Процесс этот, разумеется, нелегкий и от­ нюдь не быстротечный. И все-таки на осно­ ве немногих этих произведений можно гово­ рить о характере поисков автора. Из четырех названных рассказов, пожа­ луй, «Кувалда» меньше всего отличается от привычной манеры Н. Самохина. Журналист изучает суть нового метода строительной бригады. И прораб озабоченно, с серьезным видом знатока, пускается в туманные разъ­ яснения графиков и прочих премудростей: «Тут такое пюре — ахнешь! Кибернетика», — важно рассуждает он. Однако высокие разъяснения часто прерываются рабочим Кокиным, который Настойчиво и тщетно ищет кувалду. «Часа через полтора, доско­ нально разобрав прогрессивный график, мы с прорабом вышли на улицу. Возле недав­ но отрытого котлована сидели на железо­ бетонных блоках рабочие. — Курим, значит,— ехидно заметил про­ раб. — Курим, а что ж ,— сказал Кокин. ■— Двенадцатый час, а мы, значит, все курим! — наступательно повторил прораб. — Кувалды-то нет, —ответил кто-то». Журналисту осталось тихо распрощаться с незадачливым прорабом. И все-таки в «Кувалде», как и в другом рассказе «Только сон», ирония автора за­ метно суровее, жестче обычного. И это впол­ не понятно. Достаточно сравнить рассказ «Только сон» с произведением 1966 года «Котиковая шубка», чтобы убедиться в этом. Тем более, что оба эти рассказа на