Сибирские огни, 1974, №4

— Расскажи мне, какой ты была двадцать лет назад? — попросил он. Она рассмеялась и сказала, что двадцать лет назад ей было всего четыре года. — Ты, наверное, считал, что я старше. Может быть, ты вообще меня считал старухой? Он покачал головой. Он считал, что любит ее. А когда человек лю­ бит, он спрашивает: какой ты была в детстве? Что тебе больше нравит­ ся — зима или лето? И еще ему хочется что-то совершить для того, кого любит. — Хочешь, я открою окно, и луна вплывет к нам в комнату? — сказал он. — Не вплывет,— ответила она,— окон много, а луна одна. Зря ты прогнал моего ребенка. Теперь мне надо идти домой, на свой этаж. — Я своих тоже прогнал,— сказал он. — Можно было бы оставить одного,— сказала она.— Теперь тебя будут осуждать люди. Она поднялась, а он подумал, откуда у нее такое имя — Каролина. — Не уходи,— попросил он,— мне страшно. — А ты включи свет,— сказала она,— и не будет страшно. Вскипяти чай, съешь что-нибудь. И постарайся думать о чем-нибудь веселом. Она ушла. Он постарался подумать о чем-нибудь веселом и запла­ кал. Он понял, что когда человек не любит, то уходит легко и у порога заботливым голосом дает ненужные советы. Он позвонил ей по телефону. — Что мне сделать, чтобы ты полюбила меня? — Разлюбить,— ответила она,— и тогда я буду страдать и лю­ бить тебя. — А иначе нельзя? — Нет. Иначе не бывает». Галина Андреевна отхлебнула холодного чаю и посмотрела на млад­ шую дочь, потом на мужа. — Кое-кому из присутствующих,— сказала она,— не следовало бы слушать именно этот рассказ. — Я все равно ничего не понимаю,— быстро возразила млад­ шая дочь. — Она не понимает,— сказал муж. Старшая дочь посмотрела на мать мерцающими глазами и сказала надменным голосом: — А я понимаю. Именно этот бредовый рассказ мне нравится. «Он плохо спал эту ночь. Луна подплывала к стеклу окна, проси­ лась в комнату, но он этого не замечал. Только когда полосы лунного света сложились в слова, он очнулся, вгляделся в потолок и прочел зыб­ кую фразу, колышащуюся на потолке: «Большая любовь приносит большое горе». «Тогда не надо, чтобы это была большая любовь,— стал думать он,— пусть это будет обыкновенная любовь, маленькая, незаметная. Пусть ее сын живет в этой комнате и сидит в этом кресле. А портрет же­ ны можно переделать. Если его не удалось разбить, то можно пере­ делать. Взять фламастер и нарисовать другие брови и губы. И тогда это будет портрет просто женщины, которой никогда не было на свете». «Потом он стал думать о поездах, как они днем и ночью бегут по рельсам. И сейчас бегут поезда. В разные стороны. С разными людьми. Люди едут, а он лежит в постели на одном месте. Но если он поднимется, соберет чемодан и купит билет, то тоже сможет куда-нибудь поехать. И там, где-нибудь, он будет совсем один. Лучше уж быть совсем одному, чем рядом с маленькой, незаметной любовью...» — Мне его жалко,— сказала старшая дочь.