Сибирские огни, 1974, №3

но ведь все вытянут, обшишкарят до зернышка. Для людей, эх, нашел, для кого. Отец живой был, не при тебе ли приводил пример? — Какой?— спросил Прон. — Забыл?! Стоит на площади толпа вокруг человека. Он изо всех сил кричит: «Дай! Дай, кричит, дай!» Никто не слышит, все глухие. Тот же человек шепотом говорит: «Hal Возьми». И все сразу к нему. Услышали. — Яков разошелся. — Собаку лучше при­ ветить, чем человека. Прон хотел подкусить Якова напоминанием о его жалостливости к тому же нище­ му, например, к Аньке-дурочке, но, понимая, что Яков хочет ему добра, заговорил о дру­ гом. — Сейчас подвалить сосенок, ошкурить. Может, сразу и сруб на просушку. Долго ли умеючи. Сколь на избу?— спросил он, хотя знал, конечно, как знает любой мужик, сколь­ ко лесин уходит на избу. Яков прекратил свою литанию, ворча: — Сколь-сколь! Шестнадцать венцов, шестьдесят четыре лесины. Да на матицу хо­ рошую, на стропила, пол, сени, крыльцо, хлев не сразу, считай, семьдесят. Да на косяки, на подушки одну смоляную. Чего зря болтать, у кого ты билет выпишешь? — У себя,— ответил Прон, зля брата.— Я—хозяин. Сказано: земля — крестьянам, значит, и лес. Яков не ответил. — Яшка,— примирительно сказал брат.— Плевал я на ямщину и рад, что наплевал. — Ладом надо было рассчитаться,— откликнулся брат, и видно было,, что он вовсе не сердится на Прона, наоборот, хочет, чтоб все было как лучше. Прон открыл дверь. Обдало свежестью еще не душного, но уже горячего воздуха. Прон, щурясь, осмотрел двор, заметил Сеньку. Не заметив его тоскливости, ^лопнул по плечу: — Строиться будем, Семен! — Нищий-то задами ушел, — сказал Сенька, почему-то раздражаясь от удара по плечу. — Ладно, — ответил Прон. И они разошлись: Прон к клети, Сенька в избу. 6 — Не будут мужики сеять, боятся,— сказал Яков, думая, что вернулся брат.— Да и мужиков не осталось, прорядили. — Все боятся,— сказал Сенька, подсаживаясь.— Брат твой никого не боится, толь­ ко всех жалеет, дурак! Зря! Через кровь доходит!—возвысил он голос.— Одного при­ ткнешь, до остальных дойдет. Можно?—спросил он Якова, имея в виду бутыль с брагой. — Дрожжи одни. — Чирьев не будет,— ответил Сенька, взбалтывая и наливая в стакан белую гущу. — А тебе приходилось?— неприветливо спросил Яков. Сенька не допил стакан, отставил. — Я?—он захохотал, как закашлядся.— Бабы больше всех людей губят. Рожать не хотят, изводят у знахарок, а то заспят. Бабы виноваты, что народу мало. Баб бить надо. — Злой ты, Семен. — Всех ненавижу. Расшиб бы всех вдребезги, чтобы никого не видеть.— Сенька уда­ рил кулаком по лавке, ушиб руку.—Не верю никому. Себе не верю, не то что!.. — О! — закричал он. — Вот и баба! Приседая, прикрывая юбкой пыльные лапти, вошла Анька-дурочка. Закрестилась, забормотала. Лицо ее, сомлевшее от жары, было в красных полосах—спала лицом на рукаве. — Сядь, Анна, поешь,—Яков отрезал хлеба. Анька-дурочка схватила кусок, отбежала к порогу, села на пол и стала есть. Сенька отвернулся и засвистел. Яков поставил на табурет -перед Анькой блюдо окрошки. Та схватила блюдо и, сплеснув квас на юбку, опустила блюдо на пол. — Не свисти,— заметил Яков.