Сибирские огни, 1974, №3
— Прошу вас,— терпеливо сказал Анатолий. — Меня не просили, когда отделяли. — Меня, кстати, тоже. — Неужто большевики друг дружку не спрашивают, не советуются? Молчишь? А ведь не может такого быть, чтоб тебя не крестили. Имя-то не на дороге подобрали. Как имя без церкви? Анатолий усмехнулся, поглядел на Якова, покачал головой: — У меня греческое имя. — То-то видно, что ты не вятский. Так крестили или нет? — Ну, прилип. Крестили, Яков Яковлевич. Но крест не ношу. — Ничего! — Яков быстро открыл книгу, повел пальцем к нужному месту.— Ни чего, наденешь,— успокоил он.— Вот послушай: «Братия и чада моя о господе, бога- тии и убозии, мали и велицы, смиренныя и нищия, сирые и вдовицы...» — Хватит,— оборвал Анатолий.— Я объяснял: отделепа) но чувства верующих уважаются. Яков хмыкнул. — Вот и уважь, послушай: «...и вдовицы. Дондеже имамы время», то есть пока еще есть время... — Ну! — «...попечемся о единородных своих душах и домашних своих: муж о жене, же на о муже, отец о сыне, сын об отце...» — И так далее,— снова остановил Анатолий, но Яков все-таки закончил: — «...мати о дщери, тщи о матери, брат о сестре, сестра о брате». Поверь мне, председатель, что отделена очень зря. Может, и нет бога, чирей мне на язык, прости, господи, может, и нет, а сказать об этом нельзя. Тут такое начнется! — Выброшу я тебя к чертовой матери,— в сердцах ругнулся Анатолий. — Черта помянул! — обрадовался Яков. — С нами только так: на всякое разило есть правило. Анатолий посмотрел на часы. До первой почты оставалось часа три. — Посплю,— сказал он.— Яков, уважать чувства — не значит уважать человека. Долдонь свою хрестоматию сам, мне других хватает. Как почта, сразу буди. Шарыгин появится, вызовешь. Анатолий перешел пыльный, пока прохладный тра^т, вошел во двор Якова, у кото рого был на постое, лег отдохнуть в клети. Он боялся, что снова схватит чувство одино чества, мучившее бессонницей. Но когда вытянулся на жестком топчане, то с радостью ощутил душевную легкость уставшего человека. Он вспомнил убитую лошадь и успо коил себя: «Все нормально: надо!» 2 Связь на тракте прервал Прон Толмачев, брат Якова, знаменитый ямщик. Был он известен тем, что в юношестве своем вез в двенадцатом году перед реформой министра земледелия Столыпина. Восемнадцать верст прогнал он за семнадцать минут. За это Столыпин из своих рук дал ему золотой рубль. Деньги к деньгам пошли, кому из при езжих не лестно, чтобы его промчал ямщик, отмеченный министром. Деньгами Прон не сумел распорядиться, своей станции не заимел, правда, купил взамен загнанного коренника жеребца той же крови, на нем и ямщичил. Прона отличили, выучили стрелять, держали для фельдпочты. Был он на перегоне У рж у м Шурма старшим. В семнадцатом году, в декабре, как раз тогда, когда в Вят скую губернию пришла Советская власть, Прон женился. Даже на свадьбе не выпустил Прон из рук вожжи, не сел рядом с невестой, сам правил тройкой вороным корен ником и каурыми пристяжными. «Не боишься?» — кричал он невесте, оборачиваясь. «Нет»,— отвечала она и застенчиво смеялась. Оружие у Прона при новой власти отобрали, секретную почту возить не доверили, пересадили на ямщицкие козлы. Прон не обиделся, ямщичил всю зиму и весну восем надцатого года.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2