Сибирские огни, 1974, №3

кова и Ветеркова. По сути, оба они были сродни Василию Теркину Александра Твар­ довского... Параллельно с работой в самодеятельно­ сти мы выступали в концертах, устраивае­ мых филармонией на различных площадках Новосибирска и в близлежащих населен­ ных пунктах. Очень часто приходилось вы­ ступать в водевилях, скетчах, иногда ис­ полнялись сцены из классической драма­ тургии, например, из «Хозяйки гостиницы» или «Укрощения строптивой». Они пользо­ вались у зрителей успехом, как и монтаж эпизодов из романа Алексея Толстого «1918 год», одобренный самим автором. Это время для нас с О. В. Гзовской оказалось особенно насыщенным творчески. Я имею в виду две наши постановки: «Пер Гюнт» (Ибсен-— Григ) и «Травиата» (Дюма — Вер­ ди) в концертном исполнении. Когда художественный руководитель фи­ лармонии Евгений Александрович Мравин- ский предложил нам составить текст «Пер Гюнта», мы взялись за это с некоторой ро­ бостью, хотя нам была предоставлена пол­ ная свобода. Я знал, что композиция «Пер Гюнт» уже существовала и не раз испол­ нялась в Ленинграде в концертном зале фи­ лармонии. И вот теперь задача: как «свести» 256 машинописных страниц текста к... пя­ тидесяти? Что оставить и что опустить? Как соединить разрозненные сцены, не утратив основной сюжетной ткани поэмы? Образ Пера Гюнта стал интереснейшей и долго занимавшей меня проблемой после того, как я, еще будучи студентом, увидел генеральную репетицию пьесы в Художе­ ственном театре. Мне показалось тогда, что спектакль был не о том, что занимало великого норвеж­ ца и о чем он рассказывал в своей драма­ тической поэме. «Пер Гюнт» МХАТа не нес в себе той целенаправленности, которая всегда была свойственна постановкам это­ го театра, и явно выпадал из круга столь характерных мхатовских спектаклей. Ни об­ щий замысел, ни ансамбль, ни отдельные исполнители не укладывались в те пред­ ставления, которые составились у меня пос­ ле прочтения пьесы. С образом Пера мы впервые встречаемся в сборнике сказок Альбьернсена. В эпизодах, упоминаемых там, Пер Гюнт представлен как постоянно удачливый герой. Хотя он и наделен некоторыми отрицательными свой­ ствами, например, хвастливостью, умением приписать себе такие победы и удачи, кото­ рых у него никогда и не было, тем не ме­ нее создатели сказочного образа явно сим­ патизировали ему. Несколько другим рисует его Ибсен. По его представлениям, личность Пера должна быть шире Тех рамок, которые открывала ему тогдашняя Норвегия. Сам Пер был зна­ чительнее и глубже своих соотечественни­ ков, мечты и идеалы которых не выходили за узкий круг провинциальных интересов. Буря над Европой, разразившаяся в 1848 году, не могла не взволновать норвежского писателя. Со всей решительностью юности он резко осуждал нравственное перерожде­ ние и духовное обнищание буржуазного об­ щества. Однако в первую очередь меня волнова­ ло: на чем и как строить образ? Куда ве­ сти? К какой главной цели? Что за чувст­ ва он должен пробуждать у зрителей, ко­ торые придут на спектакль-концерт? Ибсен категорически осуждал некоторую провинциальную узость Пера. Принимая его фантазерство и поэтическую жилку, дра­ матург порицал весьма значительную, как сказали бы теперь, оппортунистичность его мировоззренческих принципов. Только яс­ ное осознание Пером этой оппортунистич- ности, отказ от нее и признание своей вины примиряет драматурга со своим героем, а последнего делает понятным и близким нам. Вот эту ноту самопроверки и самокритич­ ности мне и хотелось выдвинуть в то роко­ вое время на первый план и заставить слу­ шателей еще раз спросить себя: а все ли ты сделал, что требует от тебя Родина? Всю свою жизнь метался Пер: то был безвестным крестьянином, то готов был стать зятем Доврского деда, то превращал­ ся в богатого судовладельца, а , разорив­ шись, не прочь был превратиться в проро­ ка... И постоянно шел по жизни легко, всег­ да оставаясь д о в о л ь н ы м собой. Однако к концу дней своих он, вернувшись на ро­ дину, понял: вся жизнь его шла как-то вкривь, минуя острые углы, и никогда он не был самим собою. Поэтому, очутившись после кораблекру­ шения в лесу и чувствуя, что последний его час приближается, Пер не может не под­ вести итог своего земного существования. И, поняв, что последний час неотвратим, смиряется и решает: Я п о д п о л зу п од д ер ево и в к у ч у С ухой л и ств ы зар о ю сь , к а к м едведь. А н а к о р е д р ев есн о й н ач е р ч у я Т акую н ад п и сь: « Здесь л еж и т П ер Гюнт, Ч естн ейш и й м алы й и в с е х тв ар е й ц арь...» И тут же издевается над самим собой, понимая необоснованность своих претен­ зий: Не ц а р ь , а л у к о в и ц а ты! П остой-ка, В о зьм у с ей ч ас д а облуп лю теб я, Мой м и лы й П ер, к а к н и в ер ти сь , ни сетуй! И вот приходит расплата за все, содеян­ ное им в жизни. Ощипывая луковицу и как бы вспоминая все свои жизненные превра­ щения, Пер спрашивает: К огда-н и будь п о к а ж е т с я я д р о ? С каж и те! От н а ч а л а д о к о н ц а О дни слои, л и с тк и — все м ел ьч е, м ельче!.. И... в о все ничего?! А где же я сам? Я «всех тварей царь»? Когда ж я был действительно «самим со­ бой»? — невольно возникают перед ним воп­ росы. С ними он и предстает перед Соль­ вейг, категорически требуя ответа. И Соль­ вейг отвечает: «В надежде, вере и в любви моей!» В этой преданности Сольвейг, в неколеби­ мой ее любви, в неизъяснимой надежде на прекрасное, в вере в него и заключаются, по Ибсену, истинные человеческие отношения. Только тогда, когда люди^ верны друг дру­ гу так, как слепая Сольвейг, и обретается подлинный Человек с большой буквы.