Сибирские огни, 1974, №3

лову. В рот попали щепочки колодезного сруба. Он отплюнул их. Осушил рукавом губы, поглядел в черный проем окна. Блеснул штык на трехлинейке. У конторы все горел костер, бледный при свете луны. Чувствуя, как ему становится жарко, Шатунов заговорил: — Это моя деревня. Здесь был мой дом. Здесь я родился и здесь хочу жить. — Здесь ты жить не будешь. — Буду. — Хорошо, живи.— Степачев прошелся. Тень его бегала по стенам.— Живи, кто тебе не дает? — Ты. — Помилуйте,— иронически сказал Степачев. Однако необходимость убавить зло­ бу в помощнике заставила его сменить тон.— Оставайся. Кто тебе мешает? Этот ям­ щик? Нет, дорогой, мешаешь себе сам. И новая власть, которая уголовников не милует. А мы тебя простили. Шатунов задернул штору, достал папироску, прикурил ее над ламповым стеклом. — Кто это мы? Я что, подрядился тебе служить? — Да! — сказал Степачев, повышая голос.— Наше дело — святое дело, и потому оно добровольное! И в этом наша сила. Посмотри, давно ли Советы у власти, а уже вынуждены насильственно забривать лбы. Кончился их порыв. Началось отрезвление. Оно хлестнет по ним, кто же им .простит, что они посылают людей на смерть. Шатунов нагнул голову, курил. Затянулся резко, табак попал в горло, и Шатунов сильно закашлялся. Степачев стукнул его ладонью по спине. Шатунов поперхнулся, слезы появились, но кашель стих. — Так что, Ваня,— мягко сказал Степачев,— если ты считаешь, что я в тебе нуж­ даюсь, то заблуждаешься. Шатунов чувствовал, как саднит в горле. — Иван, слушай меня,— Степачев говорил как с маленьким.— Я бы тоже отчаял­ ся, если б видел, что мы обречены. Но нет же! Замысел наш дерзок — мы внутри России. Большевики истекают кровью на фронтах извне. Казачьи атаманы собирают силы, Дутов уже действует. Как ни темен мужик, он пойдет за нами. Сиди, сиди. — Пойдут. Идут уже! — угрюмо сказал Шатунов.— Разная сволочь вроде меня. — ДослуШай. Пока здесь — я один. На первый взгляд, это звучит скверно: оди­ ночка. Но скажи, когда слово истины было в устах большинства? Народ бестолков, стадо. Одиночки чаще гибнут. Я готов к этому, правда за мной. — К акая правда? — спросил Шатунов. Слова командира не доходили до него, да он и не слушал.— Ты сам откуда? — Я русский. Этим все сказано. —■Этим ничего не сказано. — Ну, знаешь ли. Есть предел всякому терпению. — Душно,— сказал Шатунов. Он подошел к печи, вытянул чугунную задвижку, снял жестяную отдушину. От двери, до сих пор распахнутой, посквозило холодом. •— Стой! Куда? Стой, говорю! — закричал во дворе охранник. Шатунов метнулся к лампе, убавил свет, выглянул в окно. Узнал Сеньку Бакшаева. — Пропусти! — крикнул Шатунов охраннику. Оттолкнул от себя тяжелую раму.— Пропустить! — Кто там? ’"•г I — Парень этот. Председателя который. Степачев выкрутил фитиль, прибавил света. 29 Вошел Сенька. Рукава от полушубка он нес в руках, ч Шатунов спросил: — Чего это ты в жилетке? — И увидел Сенькино страшное лицо. Рубцы от ударов кнутом почернели, кровь ссохлась в коросты.— Что такое?