Сибирские огни, 1974, №3

— Толя,— прервал его Прон.— А ведь и вы лошадей потянете. — Мужики! — взмолился Яков.— Туда ли, сюда ли, решайте, христа ради! 24 Иван Шатунов был злобен после встречи с Проном, да еще прибавилось злости у конторы двумя пьяными отрядниками. Он дал им хороший нагоняй. Он знал, что Яков уехал, и пошел к дому Якова, где была Анна. В деревне было тихо, не звякали йодойники, не перекликались хозяйки. Анна услышала шаги на крыльце, села на лавке, утирая лицо платком. В избе бы­ ло полутемно, душно. Мошкара лепилась к огоньку лампады. Дверь распахнулась, огонек под иконами колебнулся. Шатунов задел ногой леж а­ щий на пороге крест. Анна перекрестилась. Шатунов наступил на свою шапку. Отопнул. Прошел к столу. Половицы ходуном ходили под сапогами. — Свет йажги, Ваня,— тихо сказала Анна. — В чужом доме я не хозяин,— ответил Шатунов.— А свой ты профукала. — Болела я, Ваня. — Мне хоть подохни,— ответил Шатунов,— дом-то не твоим хребтом достался. Анна заплакала, не всхлипывая, не утираясь, слизывая слезы с верхней губы. — Таскаешься по чужим избам, мужа позоришь. Анна справилась со слезами, сглотнула. — Я дум ала, покарзился мне твой голос. Я днем тебя слышала, думала, млится. Я ведь не всегда болею, я ж дала. Ж ить будем и вовсе вылечусь. — С кем это жить собираешься? — Венчались, Ваня... Хоть бы слово от тебя одно. Кулаком на меня стучали, буд­ то бы тебя прятала. Д ум ала: живой не живой? Сколь всего передумала. — Где дом? — У Шарыгина на отрубе. «Вот оно что!» — отметил про себя Шатунов. — Он вернет. Он говорил, что д авал подписку: опекунство и лечение. Шатунов сел за стол, опустил голову на сгиб руки. Сквозь гимнастерку почувство­ вал, какой горячий лоб. На запах пота потянулась от лампадки мошкара. Вдруг слова и музыка пришли к Шатунову: «Ой да вы не вейтеся, русые кудри, ой да над моею больной головой. Я теперь и больна и бессильна, нету в сердце былого огня...» Именно так и пел он раньше в застолье, не глядя ни на кого, уронив хмельную голову на руки. Ему не подпевали. Это была его песня, предчувствие. «Скоро мрачной утро настанет, будет дож дик осенний мочить. И з друзей моих верных, наверно, только...» — Кто? — орал он и бил столешницу лбом: «Ой да эх, никто не придет хоронить...» — Гусей пасла,—говорила Анна, — выскочу из болезни, смутно-смутно, неятно помню. Б аб спрашивала, что хоть со мной? Потом опять голову обнесет, как в колодец провалюсь. «Ну возьму Захарку за шиворот, ну верну дом, а жить как?» Ш атунов поднял голову, вспомнил, что утром с этого стола ему, как нищему, по­ дали кусок хлеба. Встал, обошел жену стороной, шагнул к выходу. Анна торопливо заговорила: — Р азв е я думаю, что ты простишь, а хотя, сам подумай, за что? Чем же я вино­ ватая? Молодые ведь еще, Ваня. Жить д а жить. Ш атунов переступил порог. — Бог с тобой,— крестила его Анна,— бог с тобой. М уж ушел. Анна нагнулась, подобрала крест. Почувствовала, как обволакивает го­ лову розовый туман с проблесками синих и красных искр, как тяжелеет голова. Ее шатнуло, она поймалась рукой за косяк. Все равно было плохо. Спрятала крест в вы­ рез кофты, выбралась на крыльцо. Темное небо порозовело. Боясь, что опять накатит болезнь, Анна потянулась к ру­ комойнику, слила на ладонь остывшую к ночи воду, отерла виски, лоб, лицо. По