Сибирские огни, 1974, №3
— Плохо ты его знаешь,— ответил Шатунов, помня, как глянул на него Прон.— Это нам некуда деваться. Степачев отнес последние слова Шатунова на его несдержанность и все же заметил: — С ним не выйдет, припугнем, остальные сами приведут. — Бегом прибегут. Степачев поморщился. Захар засновал от печки к столу. Носил и ставил: сковоро ду с жареной мелкой картошкой, вырванной прежде времени из земли; горшок смета ны, желтой, загустевшей сверху; чугунок с мясом, крупно и торопливо нарубленным; масло в блюде с водой, чтоб не таяло. — Что без хозяйки? — спросил Шатунов. — Так ведь,— заикнулся Захар,— она ведь...— Ему не хотелось говорить, что жена на хуторе: вдруг Шатунов надумает поехать на хутор,— больная она. — В больнице? — Боюсь, не зараза ли какая,— снова уклонился Захар. — На хуторе она,— презрительно сказал Шатунов.— Здоровее тебя. Да хватит те бе носить. Степачев не вступал в разговор, считая, что его не должны касаться их деревен ские дела и связи. Сели за стол. Захар ел осторожно, думая, кто же мог сказать Шатунову о хуторе, и соображая, что, кроме Якова, некому. Степачев ел неохотно, Шатунов — быстро,, поглядывая на стол и на хозяина. Степачев первым отвалился от стола и прислонился к стене, Захар тотчас сказал: — Ох, боюсь я, Прон узнает, где жена. „ — Не узнает,— успокоил Степачев.— Усилить здесь охрану! — приказал он.. — Усилю,—успокоил Шатунов.—Дай и ребятам поужинать. Эко без продыху маха нули... Да! Что с председателем делать? Хлопнуть? Степачев не ответил. Хозяин подбавил в стаканы. Степачев пропустил, а Шатунов выпил и стал заедать мясом. Захар на верхосытку зачерпнул сметаны( съел. Облизал ложку, положил выемкой вниз. Выждал момент, сказал: — Насчет председателя вы, конечно, решили. Меня он тоже прижимал. Только я к тому, что как бы не навредить. Может, в другом месте так бы и полезно. В общем, я в том смысле, что как-то он сумел к народу подъехать, настроил так, что за него и осердиться могут. — Настроил — расстроим,— заметил Шатунов.— Бог за большевиков не накажет. Это не баба, о бабу я руки пачкать не собираюсь, хоть вы и выдумали через бабу на Прона подействовать. — Он прав,— сказал вдруг Степачев.— Нечего устраивать сцены. Уберем до утра. — Тогда и до утра нечего ждать,— рассудил Шатунов.— Я сам займусь. Давай сегодня. И мне хорошо — новой охраны не назначать, переведу сюда часового.— Шату нов жевал и говорил:— Сейчас поем, а то с такой жизнью, как собака, схватишь кусок— и в сторону. М-м,— вдруг замычал он,— вот случай, парня проверю. Этого Сеньку. Пусть он. Как, командир? — Я сам,— повторил Степачев. Он перестал наблюдать за Шатуновым, прикрыл глаза. Глаза заболели. Он помигал, чувствуя, как веки сгоняют к углам глаз мокроту. Шатунов отер губы свисающим с божницы вышитым полотенцем, похвалил сам себя: — Культурно! Бога нет, царя не надо, богородицу... В дверь постучали. Вошел Сенька, замялся. — О! — сказал Шатунов.— На поминках, как лиса на овинках. Слушай приказ. Степачев вскочил вдруг, заорал на Сеньку: — На место! Сенька, не успев сказать, зачем приходил, выскочил. — Иван,— сдерживаясь, сказал Степачев.— Что-то ты смелый стал. Без стука, как входят в избы в деревнях, вошел Яков. Степачев обалдело посмот рел, вытер глаза, посмотрел на Шатунова.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2