Сибирские огни, 1974, №2
ПОСЛЕДНИЙ КОСТЕР ГРИГОРИЯ ФЕДОСЕЕВА 141 — Не надо... Обойдется... Пойдемте-ка домой поскорей отсюда, а то, глядите, еще в милицию попадем. — Но, гражданин,' я должен...— намере вался было продолжить опрос орудовец, но Григорий Анисимович оборвал его: — Ничего вы не должны.— Глянув на мо тоциклиста, порывавшегося тоже что-то ска зать, он махнул на него рукой.— А с этим... сами разбирайтесь... И Григорий Анисимович, заметно припа дая на правую ногу, стал выбираться из тол пы. Мне пришлось задержаться, чтоб сооб щить лейтенанту ГАИ адрес пострадавшего да заодно и наши адреса, на случай, если мы понадобимся в качестве свидетелей. Дома обнаружилось, что ушиб очень серь езный — бедро припухло, на нем выступил багрово-землистый синяк размером с чайное блюдце. Неизвестно было, не повреждена ли * кость. Но Григорий Анисимович снова от казался от вызова врача: * — Пустяки. Не такое бывало. Заживет, как на собаке. Сам управлюсь, эвенки да и чалдоны кое-чему научили в тайге, дали кое- какие рецепты и снадобья... Впоследствии, однако, родные и мы насто яли, чтоб он показался врачам, сходил на рентген. Травма оказалась тяжелой, и ее пришлось Григорию Анисимовичу залечивать едва ли не с год. Кстати, Григорий Анисимович не суеслов но ссылался на медицинские познания и це лебные снадобья,, которыми его одарили жр- * тели тайги и гор, не раз врачевали геодези стов в их походах, в отдалении от больниц, когда часто не было под руками даже бин та и йода. В «Последнем костре» прекрасно описано, как выхаживал Улукиткан заболевшего в пути русского инженера Виноградова. А сколько раз он был и «скорой помощью», и хирургом-терапевтом для самого автора. Самой целительной ^лечебницей и неис черпаемо разнообразной «аптекой», самым искусным и всемогущим врачевателем ^Гри- горий Анисимович считал природу, тайгу с ее бесчисленными нектарами и настоями, свежительный и благоуханный воздух высо когорья и долин, живую воду бьющих из недр земных родников, бездонных озер и мо гучих рек... А больше всего он любил солнце — даже зимнее, северное, скупо дарящее свои холод ные лучи земле и человеку; особенно же лет нее — утреннее, животворящее и преобража ющее мир, полуденное, обжигающе-знойное, кажется, прямо соприкасающееся с землей, с человеческой кожей. Впрочем, эта его прямо-таки фанатичная любовь к «теплу», как мне иногда сдавалось, переходила всякие границы. Я не раз видел почти обнаженного Григория Анисимовича и «на природе» — на охоте или рыбалке, и за «письменным столом» (последним мог ла быть сама земля), подобно аборигену тропиков или азиатских пустынь «жарящим ся», работающим на нестерпимом солнцепе ке по нескольку часов, а иногда и весь световой день. Правда, ни разу я не замечал ожогов на его коже или каких-либо призна ков солнечного перегрева. На уговоры как- либо заслониться от зноя, уйти в благост ную тень он обычно отвечал со смехом: — Чудак человек, я же родился на юге. Южная, прирожденная потребность, неуто лимая жажда солнышка. А знаешь, что та кое горное солнце, особенно на снежных вершинах, где мне приходилось сооружать туры, устанавливать реперы?.. Это вы, сиби ряки, больше привычны к стуже да бурану, в солнышке не понимаете толку и вкуса. А я за зиму так по нему натоскуюсь, что го тов все лето жариться нагишом... Он и переселение свое из Сибири на Ку бань объяснял тем, что хочет «прогреть на последок кости на родном кубанском сол нышке, чтоб жить поближе к солнцу...» Думаю, что это солнце и повинно в его преждевременном уходе: перегрело сердце, перекалило железный организм. Незадолго до этого, при встрече в Москве, он сам рас сказал, как в Гаграх «малость перегрел ся», с ним случилось «чтО-то вроде солнеч ного удара» — во время работы за столом, над рукописью, потерял сознание, врачи еле отходили. Так думал он сам, а уже пос ле выяснилось, что это было предынфаркт ное состояние. Впрочем, «в природу», «на солнышко» — в Гагры, в Ялту или Сочи, в Дома творче ства он, конечно, ездил не ради солнца (его хватало и в Новосибирске, и уж, конечно, в Краснодаре), а для работы над очередной книгой и общения с литературной средой. 2 Час назад в нижегородском кремле, в за ле Дома Советов, закончился двухдневный всесоюзный и .международный писательский форум, посвященный 100-летию А. М. Горь кого, великого Волгаря, на его родине, в го роде его имени. А до этого были двое суток удивительного плавания на теплоходе «Н. В. Гоголь» из Москвы в Горький, среди трех сот с лишним пассажиров из всех наших республик, из. двух десятков стран Европы и Азии, Америки и Африки. Мы с ним были впервые на Волге, и при всей своей пожиз ненной привязанности к сибирской аквато рии, к великим и малым, воспетым и безы мянным, таежным и горным рекам, при том, что о Волге-матушке мы знали с букваря, по стихам Некрасова, все-таки она оказа лась для нас таким волнующим открытием, что не могли мы даже и сравнивать волж скую красу и величавость, задушевность и раздолье ни с Иртышом и Обью, ни с Ени сеем и Ангарой. Да и с благодатной Ку банью, на берега которой, как под отчий кров, он вернулся после нескольких десяти летий кочевой жизни, испытаний на вершинах Саян, в Заполярье, в таежной глухомани. С восхода до заката мы почти не уходили с верхней палубы теплохода, не отрывали ладоней от надраенных, нагретых солнцем бортовых поручней, а глаз — от волнисто плывущих берегов.— то мимо левитановско- го Вечного Покоя, то белокаменных городов, то удивительно вписанных в пейзаж старой
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2