Сибирские огни, 1974, №1

170 Г. ПАДЕРИН Андреевой, сверкали капли воды. Сами под­ солнухи, трава на меже, две яблони, поса­ женные в дальнем конце огорода, были так свежи, точно каждый листочек их вымыла заботливая женская рука. И все вокруг пре­ образилось. Д аж е голубой полог неба, еще вчера мутный, словно запыленный, был, к а ­ залось, заменен новым, необыкновенной чи­ стоты». Сборники рассказов, очерки, роман... Семь книг за шестилетний отрезок времени. По- истине годы творческого взлета! В 1960 году взлет этот был подсечен бо­ лезнью. Тяжелой и страшной. Проявились дальние последствия фронтовых ранений, контузии. В 1961 году — операция, какую не к аж ­ дому дано перенести. А потом — жизнь, к а­ кую не каждый способен вынести: запреты, запреты, запреты!.. Он все перенес, он без­ ропотно подчинился всем запретам. Всем, кроме одного: запрету писать. В этот период появилась книга «Хочу жить!», книга автобиографичная, основан­ ная на пережитом и перечувствованном, но вместе с тем поднявшаяся до художествен­ ных обобщений. «Леониду Александровичу Корейша, Ири­ не Николаевне Виноградовой, их помощни­ кам и товарищам по труду,— пишет автор в посвящении,— всем тем, кто помог мне вернуться к жизни...» Книга эта — дань ува­ жения, сердечной признательности людям в белых халатах, но одновременно это выра­ жение все той ж е линии, все того ж е лейт­ мотива: человек перед лицом трудностей. И каких трудностей! «Утром, после того, как закончились по­ следние предоперационные приготовления, в палату вкатилась все та ж е неизменная больничная линейка. Санитары, точно бес­ помощного младенца, подняли и уложили на нее больного. Появилась Мария Федо­ ровна, хотела, должно быть, поторопить от­ правку, но, увидев, что к Герасиму И вано­ вичу больные подошли попрощаться, ничего не сказала, а только сделала санитарам знак, чтобы не мешали. Я сел, спустив босую ногу на пол. — Ну, до встречи. Прощайте,— сказал я, дотянувшись до безжизненной руки Гераси­ ма Ивановича и с внутренним содроганием ощутив эту безжизненность. — Зачем прощайте? Только до встречи, — Герасим Иванович, как всегда пергаментно- бледный, говорил чуть строже обычного.— Скажите мне лучше: ни пуха, ни пера... Сла­ ва! Ты бывал на охоте? Нет? Вылечишься, вместе пойдем. И его увезли в операционную...» Его увезли в операционную, из которой возвращался далеко не каждый, ибо опера­ ция на мозге (а именно такие операции предстояли всем обитателям палаты, в кото­ рой разворачивается действие книги) — опе­ рация на мозге представляет собою сраж е­ ние на границе между жизнью и смертью. В данном случае врачи оказались бессиль­ ны. Герасим Иванович уже не возвратился в палату. Как воспринял это герой, от имени кото­ рого ведется повествование? «...Рядом с печалью было у меня чувство. которое сродни солдатскому. Товарищ по строю погиб, но бой был в разгаре, и надо, непременно надо драться. З а себя и за то­ варища. Пока есть силы. Пока бьется серд­ це и ясной остается мысль. А я к тому ж е был старшим по возрасту в нашей палате, и это накладывало на меня большую, чем на остальных, ответственность за себя и за других...» Товарищ по строю погиб, но бой в р азга­ ре... И это бой не только против недуга, это бой за свое место в строю, за право нести дальш е знамя жизни. И потому как естест­ венная потребность самовыражения воспри­ нимается песня, что однажды прозвучала в палате,— суровая песня военных лет: Смерть не страшна. С ней не раз мы встречались в бою, Вот и теперь надо мною она кру-жит-ся... Т акая это книга — «Хочу жить!» Ж ить не для того, чтобы существовать, выполняя предначертания генетического ко­ да, жить, чтобы делать свое дело на земле. Д елать вдохновенно и радостно, одаряя ра­ достью людей. Н е случайно так наполнена солнцем и любовью созданная в этот пери­ од детская книга — «Легенда о синеглазке». А в шестьдесят восьмом — опять опера­ ционный стол, опять темнота и боль, непе­ реносимая, нечеловеческая, а потом — за ­ преты, запреты, запреты!.. И опять, как и в первый раз, он все перенес, всему без­ ропотно подчинился, кроме одного: запре­ ту писать. И — новая книга: фантастиче­ ская повесть «Прыжок в послезавтра». Сейчас стало модным — выспрашивать у футурологов, каким они представляют себе, скажем, XXI век, что, по их мнению, про­ изойдет в физике, химии, в биологии, в про­ мышленном производстве. А что произойдет во взаимоотношениях людей? Почему об этом никто не спросит у футурологов? К а ­ кой будет, к примеру, любовь там, в дал е­ ком будущем, в пору материального изоби­ лия, в окружении чудес, созданных могучей наукой и техникой завтрашнего, а тем бо­ лее послезавтрашнего дня? Именно человеческие отношения прежде всего и интересуют автора повести «Пры­ жок в послезавтра», именно их он стремится предугадать и, предугадывая, исследовать в меру своего таланта, в меру своего умения заглянуть в будущее. «После восстановления Валентин попал на обновленную Землю. Материальное бла­ гополучие здесь было доступно всем, как воздух. Забота об уюте, более того — о ком ­ форте стала нормой, а каж дая вещь, маши­ на, здание словно впитывали в себя живую красоту. Но ко всему этому Валентин при­ вык с легкостью, которая удивила его само­ го. Более того, он, пожалуй, возмутился бы, исчезни, например, мебель, самостоятельно принимающая удобную для его тела форму, автоматы, регулирующие силу света, вл аж ­ ность и температуру воздуха, включающие музыку. Нет, он по-прежнему был осторо­ жен в обращении с предметами, которые ок­ руж али его. Однако той трепетной боязни