Сибирские огни, 1973, №12

ять под пытками, выдавшего беглецов вла­ стям. Воссоздав исторические обстоятельства, в которых действуют герои, писательница смогла убедить читателя в том, что правда жизни сложна и диалектична. Интересной судьбой наделен в романе об­ раз Марея. Степенный и богобоязненный крестьянин, он после ореховской трагедии, потеряв всю свою семью, лишившись всего того, для чего он только и жил на свете, пе­ реживает тяжелый душевный надлом, кото­ рый показан автором художественно зри­ мо, окрашен скорбными интонациями. «Еще долго нырял Марей, как безумный, разгля­ дывал зеленую муть речной глуби. Выныр­ нет, оглядится — и опять в воду. Сквозь страшный гул в голове еще шептал молит­ венно: «Выручи-и, господи-и!» Когда, нако-. аец, выбросился Марей один головой на бе­ рег и из разбитого о корягу виска его хлы­ нула кровь, только тут понял он, что поте­ рял Сергуньку навсегда. Глянул он на безмятежное небо и вдруг дрогнул весь. Небо улыбалось, а Сергуньки не было. Мареева жизнь, начатая сызнова, вместе с подломленной жердью моста рух­ нула— в Бию. Он просил, молил, умилял­ ся долго, терпеливо, он плакал!.. И просмот­ рел, что жерди подломились Вдруг показалось Марею, что насмешли­ во подмигнуло ему сияющее небо. И дох­ лебал он чашу своего терпения, вскочил на яоги, огромный, мокрый, с окровавленным лицом, страшный в гневе, и поднял к небу жилистые железные кулаки. «— Просил тебя?.. Молил? Где ты? Не- ту-у!.. Могу я эту меру вынести, могу-у?.. Вудь ты проклят... проклят... проклят... и «се твое! — в исступленье кричал старик. Он мочил голову, унимал кровь, а сам с Дикой радостью изрыгал хулу на бога, на беспощадную к нему жизнь и на это голу­ бое небо». Так Марей утрачивает веру в бога, кото­ рая еще недавно помогала ему переносить Жизненные невзгоды. Единственная вера его теперь — народ: «А в народушко перва ве­ ра. Будет жить по-своему, головушку поды­ мет, солнышко увидит»; «Кумекаю: сила в народушке большущая, ежели он скопом пойдет»; «Видно, судьба наша за народуш­ ко живот положить...», — говорит он в тюрьме, утешая товарищей. Речь идет здесь Об исконной вере русского мужика в силу народа, на котором мир держится, и — вме­ сте с тем о его стихийном, часто не осоз­ нанном протесте против угнетения и бес­ правия. Композиционно роман построен в тради­ ционной манере советской литературы нача­ ла 20-}с годов , когда основным принципом художественного изображения становятся резкие социальные контрасты. В ярких про­ тивопоставлениях дана жизнь господствую­ щих классов и жизнь низов. Один из приме­ ров: маркшейдер Фаддей Гуляев, «верный заводской слуга», живет в «чистеньком до­ мике с красной железной крышей, теплом и светлом, как фонарь. При домике садик с сиренью и беседкой. В светлых оконцах за накрахмаленными занавесками в нарядных клетках пели, щебетали щеглы и канарейки. Кругом же на руднике грязь, вонь, сы­ рость», «полуразвалившиеся бараки». Первая глава повествует о житейском процветании и довольстве семейства Качек. Тщательно выписаны детали обстановки, сервировка стола и т. д. Вторая глава резко контрастирует с первой. Здесь представлена нищенская, убогая жизнь «барнаульского завода мастеровых» с их безотрадными ду­ мами об оставленных в деревнях семьях, о том, как «баба знакомая ноне родила в из­ бе одна, а ребенка свинья подъела». Контрастны не только детали быта, но и поступки героев. Положительный герой ро­ мана Степан с риском для себя вступается за честь невесты: «Сия девица — невеста моя... Нельзя ее трогать», — заявляет он решительно майору Тучкову. Иначе ведет себя младший канцелярист главной конторы Матвей Иванович Залихваев, который поу­ чает жену Вериньку: «Монашеского лица не строй, коли случай будет». Прием контраста по-разному обыгрывает­ ся в романе. Когда Веринька (поплакав об убежавшем Степане, она скоро вышла за­ муж, ведь она «не из тех, кто спорит с жизнью») принимает «презент» от горного ревизора и спешит к нему на свиданье, в этот момент перед ней появляется Степан, решившийся выкрасть свою невесту и увез­ ти ее в Бухтарму. Но Веринька бежать с ним не собирается и криком: «Помогите! Разбойники!» — выдает Степана с товари­ щами солдатам. В том же «ключе» решен образ лекаря м-г РюагсЫ, который необычайно угодлив и внимателен к мнимо заболевшей супруге начальника, а от эпидемии холеры попросту отмахивается, виня всецело «неосмотритель­ ность мастеровых, которые ленивые прит­ ворщики». Комендант Фирляшевский любит приро­ ду, гербарий собирает из алтайских цветов, ведет беседы о возвышенных материях. Вместе с тем, чтобы выслужиться перед на­ чальством, он учиняет зверский допрос ра­ неному Акиму, — да такой, что даже «лицо Качки передернулось гадливой гримасой». Немаловажное место в исторической кон­ цепции автора занимает проблема интерна­ ционализма. Характерную реплику вклады­ вает писательница в уста бергала Шубни­ кова: «Только бы человек стоил сам, а чо мне, какой он веры? Другой раз татарин русского человека достоин бывает». Братство народов — явление социальное, развивающееся и укрепляющееся на путях освободительной борьбы. С этих позиций А. Караваева изображает совместную жизнь беглецов и алтайцев (ойротов), не преуве­ личивая, однако, их интернациональных чувств. И те, и другие помогают друг дру­ гу налаживать быт; алтайцы дают бегле­ цам скот, но в решающий момент, когда им всем грозит опасность, алтайцы отказывают бергалам в поддержке, поглощенные скорб­ ным ритуалом религиозного обряда. Несколькими яркими штрихами обрисова­ ны характеры Удыгая и его дочери Кырту. В роман вносятся элементы алтайского