Сибирские огни, 1973, №12

.«сущие пустяки», и очевидца Акима Сер- някова, поведавшего мастеровым, как «в огненном жару, в корчах метались люди, ’.хрипло молясь и проклиная несчастную ра­ ботную долю, умирали кто глухой ночью, кто среди бела дня». В этой главе писательница стремится вновь показать массовый протест. Здесь мы елышим не только реплики безымянных пер­ сонажей, но даже как бы слившийся, еди­ ный, нераздельный голос толпы: «Р-разне- сем! У-ух-х!» Масса едина в своем справед­ ливом порыве, ведь «никто не хотел поте­ рять последнее — жизнь. Всем она вдруг стала мила». Роман «Золотой клюв» был написан в то время, когда советская проза обогатилась рядом первоклассных произведений о герои­ ческих подвигах народа в гражданской вой­ не. Для развития советского исторического романа опыт советской литературы начала 20-х годов имел большое значение. В рома­ не «Золотой клюв» принципы создания мас­ совых сцен несомненно навеяны многоголо­ сым говором народных сцен «Железного потока» А. Серафимовича и гневным пафо­ сом «Двух миров» В. Зазубрина. А. Караваева не преувеличивает социаль­ ную активность простого народа. В ее изо­ бражении масса то предстает единой в сво­ ем протесте, то она наивна и покорна. Стоит обербергмейстеру де ла Кройэру поднести им водки, как они, забыв обиды, справедли­ вые требования и ненависть к начальству, кричат ему «ура» и покорно идут в холер­ ный забой. Но если масса дана чаще всего в едином потоке, не дифференцированно, то часть бег­ лецов наделена вполне определенными, са­ мобытными характерами. Причем А. Кара­ ваева даег не только социальную характе­ ристику этой группы люден, определяя ее состав (мастеровые, крестьяне, «припис­ ные» и «схожие» и т. д.), но и намечает ее «социальную биографию». Заслугой А. Караваевой является умение показать своих героев в труде: писательни­ ца здесь подходит к той теме, которая в дальнейшем станет главной в ее творчест­ ве — теме созидательного труда, изменив­ шего сами условия человеческого существо­ вания. Труд определяет и характеры бегле­ цов. Если в начале романа основная мысль работных людей выражена во фразе: «Не нами жисть строится... Спина только нашен- ска-а!», — то потом, на свободе, всех их от­ личает твердая уверенность в возможности повернуть жизнь по-другому. Это чувство освобождения из-под гнетущей неволи по­ началу сближает их: «Дни пошли такие, что каждый час с зари до ночи пьешь, как бра­ гу,. и будто расщедрилась жизнь, разжала железную свою горсть и выпустила всех на волю, как птиц из клетки». Радость свобод­ ного труда способствует осознанию ими се­ бя как полноправных членов общества: «—Мы што? И подать заплатим... — Отчего для свово народушка не предо­ ставить. Што подать? Токмо дай по своему разумению жить, не трожь... * — Мы хрестьяне, а не тати какие...» Заслуга А. Караваевой не только в том,, что ей удалось показать обновленную жизнь хотя бы временно свободных людей, красо­ ту их созидательного труда, но и в том, что писательница сумела передать сложность взаимоотношений беглецов — в силу раз­ ной их психологии, нравственных принципов и убеждений. В момент бегства все казались одинако­ выми, едиными в своем неприятии мира зла. Но в Бухтарме выясняется, что это разные люди. Беглецы с рудника, в основном «ссы- лошные», «отвыкшие от крестьянской рабо­ ты, старались больше гульнуть»; «припис­ ные» же беглецы работали «истово, по-кре­ стьянски», не зря им «земля снилась». Это различное отношение к работе вызывает вражду друг к другу. Большие изменения претерпевает и харак­ тер Сеньчи. Злобный, решительный в неволе,, организатор расправы над вором-под- рядчиком, а потом над доносчиками братьями Шушиными, главный инициа­ тор побега бергалов, в Бухтарме он становитсяприлежным хозяином: «Весь ушел в хозяйский свой обиход», «Доска к доске, гвоздь к гвоздю сколачивал себе теп­ лое гнездо». Психология Сеньчи находит на­ иболее точное выражение в его же словах: «Я был волк, а теперя до.машной, пальцем никого не трону...» На упреки других бегле­ цов в жадности он обидчиво отвечает: «Не жаден я, а хозяин честный и обо всех ста­ раюсь. Будем все хозяева... Вот и жисть тогда будет правдишняя...». В своей страсти стать самостоятельным хозяином он наив­ но верит, что здесь, в Бухтарме, наступит для всех «новая счастливая жизнь» без «царских законов», форпостов, солдат и «рабской бергальей доли», что сын его «по- другому жить станет: на приволье, хозяи­ ном». Решительный и целенаправленный в нача­ ле романа, Сеньча, став самостоятельным хозяином, перестает видеть дальше своего носа, отмахиваясь от тревожных сообще­ ний о казацких разъездах, проявляя «уста­ лое равнодушие к погорельцам: прет куды- то калмычье, ну и пусть», ссорится со Сте­ паном, который шире смотрит на жизнь и может думать не только о себе. Сеньча уп­ рекает Степана за ненужные, на его взгляд, мудрствования: «Зря ты, парень, книжки читал, они нашему брату — враг, все в них для нашего обману». И в тюрьме он про­ должает утверждать, что все дело «в слу­ чае гиблом», не понимая того, что стремле­ ние бергалов добиться лучшей жизни было обречено на неудачу с самого начала. Раскрывая психологию и мировоззрение этих людей, «детей своего века», писатель­ ница делает попытку социально дифферен­ цировать массу, раскрыть различную сте­ пень ее политического сознания, револю­ ционной настроенности и стойкости к борь­ бе. Эта правда века особенно наглядно вы­ ражена в образе Акима Серякова, единст­ венного оставшегося в живых свидетеля страшной гибели рудокопов в холерном за­ бое, твердо верившего, что «коли убег», то и «жить внове начал», .и не сумевшего усто-