Сибирские огни, 1973, №12

денной Октябрем, вырисовывается как не­ избежная закономерность, обусловленная обновлением всей жизни. Именно в этой статье даны самые точные критерии подлинного таланта Маяковского. В нем прежде всего ценится умение отклик­ нуться на современность, начиная от кри­ ков протеста против первой мировой войны до радостного приветствия революции. Рас­ сматривая каждого из поэтов во взаимо­ связи с революцией (эпицентром всех со­ бытий современности), Брюсов ставит Мая­ ковского на первое место. Казалось бы, скупо, но удивительно точно он отмечает: «Маяковский... к Октябрю отнесся... как к великому явлению жизни, с которым он сам органически связан. Стихи Маяковско­ го принадлежат к числу прекраснейших яв­ лений пятилетия: их бодрый слог и смелая речь •были живительными ферментами на­ шей поэзии». Горячо поддерживая расши­ рение круга влияний Маяковского на моло­ дую поэзию, Брюсов в то же время осуж­ дает подражательство его внешним про­ явлениям, без силы воодушевления, без меткости его речи и богатства словаря. Что касается Пастернака, то, по мнению Брюсова, «насколько Маяковский по наст­ роениям своим близок к поэтам пролетар­ ским, настолько Пастернак—несомненно, по­ эт-интеллигент». Признавая Пастернака «яр­ ким поэтом современности», Брюсов все же с большой убедительностью вскрывает его слабости «интеллигентского» характера, обескровливающие поэзию либо философ­ ским рассуждением, либо ограниченностью «своих» тем. Сопоставляя Пастернака и Асеева, сбли­ жая их по многим поэтическим парамет­ рам, критик подчеркивает преимущество Асеева в главном — в поэтической свободе от интеллигентской рефлексии; революция воспринята Асеевым непосредственно, что позволяет сделать вывод: «Асеев — один из самых живых и искренних певцов рево­ люции». В статьях 20-х годов Брюсов всецело вы­ ступил на стороне тех, кто пришел строить новую поэзию, закладывать фундамент ис­ кусства будущего. Критик активно вклю­ чился в разработку теоретических проблем пролетарской культуры и, в первую оче­ редь, высказал свои суждения по актуаль­ нейшей для того времени проблеме класси­ ческого наследия. Позиция Брюсова совпа­ дает с позицией В. И. Ленина по сохране­ нию классического наследия и воспитанию создателей пролетарской культуры в духе освоения ее лучших традиций. Мысль о преемственности культур пронизывает ста­ тьи Брюсова. Вместе с тем, поражает его прозорливость в оценке новаторских тен­ денций советской поэзии (разработка но­ вых тем и, в первую очередь, темы созида­ ния, отражение в лирике — сугубо интим­ ной области ранее — настроений коллектив­ ных, преобладание мажорных тонов и т. д.). Эти тенденции не могли не приветствовать­ ся Брюсовым, отвергавшим всегда в поэзии «личные признания поэтов, подсказанные обстоятельствами личной жизни». Он под­ нимается до оценки стихов как явлений об­ щественной жизни. И, как всегда, сила брюсовской критики в конкретных оценках. Двумя-тремя штри­ хами он вычерчивает индивидуальный аб­ рис каждого из пролетарских поэтов, отме­ чая вместе с тем и общие черты. Его при­ знание получает поэзия Садофьева, Гасте­ ва, Герасимова, Поморского... Однако он указывал и на общую слабость поэтов 20-х годов — отвлеченность, планетарность, что подтвердят дальнейшие исследователи этого периода нашей литературы. «Основным мотивом должна стать психо­ логия передового рабочего, а она может быть выявлена в подходе к любой теме. Темы же брались слишком отвлеченные: восстание вне эпохи, вне страны. Только за последнее время наступил поворот к здоровому реа­ лизму», — таковы мысли Брюсова, не по­ терявшие своего значения и по сей день. Неправильно было бы думать, что он отри­ цал романтический пафос, свойственный по­ эзии первых лет Октября. Осознание все­ мирно-исторической миссии пролетариата естественно выливалось в приподнятое ре­ шение темы, в гимны. Брюсов вмел в виду другое, когда говорил о здоровом реализ­ ме, а именно — изображение конкретной реальности и возникновение романтики на этой почве. Не случайно, сказав много теп­ лых слов об И. Филиппченко, Брюсов кри­ тикует его за космические масштабы, за то, что лирический герой превращался в сверх­ человека, уходящего головой в надзвездные дали. Много раз на протяжении своей жизни Брюсов обращался к решению дилеммы — «творения на века» и «повседневность». В ранние годы она решалась в отталкиваю­ щем противопоставлении этих начал; поэт отворачивался от действительности, т. к. считал, что только «вековечные вопросы бытия» обеспечат будущую ценность худо­ жественных созданий. Недаром его первая книга «Шедевры» (1896) завещана «Искус­ ству и Вечности». Это было одним из пунк­ тов его сближения с символизмом. В годы зрелого творчества он уже ищет решения этой проблемы путем отражения в поэзии элементов окружающей жизни. После Ок­ тября Брюсов твердо и убежденно деклари­ рует: «Современность — слишком властная в наши дни — не может не проникнуть в чистую лирику». Задача была решена, исти­ на была найдена в том, что реальность предстала в ошеломляющем величии, сов­ ременное и поэтическое сблизились. «Творе­ ния на века» рождались из отражения сов­ ременности. В 1920 г. поэт провозглашает: «Достойно остаться навсегда лишь то, в чем воплощено наше сегодня... В сегодня потенциально заключено то, что будет завт­ ра и через столетия... Дело поэта — быть современным до последнего предела». Чуткость Брюсова к рождению поэта бы­ ла поразительной. Он, как правило, безоши­ бочно устанавливал, кого можно принять в семью поэтов, был снисходителен к первой книге, которую расценивал как опыт учени­ чества, многое прощал новичку: и бедность «личного опыта», и похожесть на учителей, если этими учителями были великие поэты