Сибирские огни, 1973, №12

руя книги начинающих авторов, он впервые высказал мысль, которая пройдет красной нитью через все его статьи 1910-х годов и будет повторена в самых зрелых его крити­ ческих работах послереволюционного, пос­ леоктябрьского периода: поэт, как Антей, получает силу, лишь касаясь земли. В статьях Брюсова особенно обостряется критика символистского течения, стремив­ шегося «быть вне времени и пространства», он отвергает принцип безразличия к выбо­ ру объекта, констатирует исчерпанность поэтики искусства «вчерашнего дня». Ощу­ щая кризис отживших течений, Брюсов жадно ищет силы обновления среди поэтов, входящих в литературу в 10-е годы. Он не пропускает ни одного нового сборника, при­ слушивается ко всем вновь зазвучавшим голосам. Многие его обзоры охватывают по 30—50 книг. Однако общая картина моло­ дой поэзии этих лет вызывает его резкое осуждение именно потому, что молодое по­ коление не преодолело губительных послед­ ствий символизма — «роковой оторванно­ сти от жизни». Отсюда холодность, манер­ ность, риторика, бесцветность, подражатель­ ность — болезненные явления, поразившие поэзию. Брюсов ставит их точный диагноз, настойчиво объясняя молодежи причину многих неудач: «Наши молодые поэты жи­ вут в фантастическом мире, ими для себя созданном, и как будто ничего не знают о том, что совершается вокруг нас, что еже­ дневно встречают наши глаза, о чем еже­ дневно нам приходится говорить и думать». Из своих учеников Брюсов уделил очень большое внимание Гумилеву, посвятив ре­ цензии всем его первым сборникам. Но был ли признан им Гумилев как поэт? Со сто­ роны результатов усердной разработки формы—да. Но в целом оценка Гумилева и гумилевской линии была строго осужда­ ющей. Да Гумилев и пренебрегал совета­ ми учителя откликнуться на события сов­ ременности («Это слишком связано с газе­ тами») и откровенно признавался, что не в силах увидеть гармонию в мире обыденно­ го и что в мире вымысла это дается ему легко. Брюсов со всей беспристрастностью подверг критике гумилевскую точку зрения на искусство и его прекрасные по форме, но уводящие в несуществующие страны стихи. Не случайно рецензия на книгу Гу­ милева «Жемчуга» (1911) развертывается в одно из самых замечательных выступлений Брюсова о соотношении реальных впечат­ лений и фантазии. Его основной тезис: «Как только искусство отрывается от действи­ тельности, его создания лишаются плоти и крови, блекнут и умирают». Среди общей массы стихотворцев Брюсов в 1910—11 гг. выделяет только три-четыре имени. В их числе —Марина Цветаева, де­ бютировавшая книгой «Вечерний альбом» (1910). Она замечена Брюсовым потому, что «...отправляется от какого-нибудь реального факта, от чего-нибудь действи­ тельно пережитого... вводит а поэзию пов­ седневность... берет непосредственно черты жизни» (подчеркнуто мной.— Т. А .). Отте­ нок неудовлетворения, который преоблада­ ет все же в брюсовской критике первых стихов Цветаевой, особенно ее второго сборника «Волшебный фонарь» (1912), выз­ ван другим фактором — альбомным харак­ тером многих стихотворений, не выходящих за пределы описания родных и знакомых. Поэзия такого рода, при всей снисходитель­ ности к неподдельной наивности юного поэ­ та, не могла быть встречена Брюсовым со­ чувственно. Десять лет спустя, в 1922 г., в ее книге «Версты» он увидит те же пороки обособленности от времени. И опять прозву­ чит его суровый приговор. Эта же позиция Брюсова наложила отпе­ чаток на оценки первых книг А. Ахматовой. Критиком точно намечены психологические черты лирического «я» стихов поэтессы. Он видит преимущество Ахматовой перед дру­ гими стихотворцами камерного плана в «остроте» психологических переживаний, в «исключительности восприятия мира». Бо­ лее всего ему импонировало пушкинское начало, проявившееся в стихах; сдержан­ ность, лаконизм, простота сразу выдавали руку мастера. Однако в целом ее поэзия — «голос души, повествующий как бы целый роман»,— принимается критиком с оговор­ кой. Он ставит вопрос об ограниченности поэтического мира А. Ахматовой, в силу че­ го ее поэзия не может получить «значения всеобщего». Критика А. Ахматовой перей­ дет в резкое осуждение в 20-е годы, когда особенно обнаружится, что поэтизация «ма­ лого мира» идет вразрез с общими устрем­ лениями времени и литературы. Тогда, с выходом сборника «Anno Domini», он за­ числит ее в «синодик поэтов-окаменелостей». Категоричность Брюсова, вызванная зада­ чами борьбы тех лет, не лишена оснований. Для многих поэтов, вышедших из модер­ нистских кругов, новая действительность тогда еще не стала объектом художествен­ ного освоения. Критика Брюсовым поэзии «малого ми­ ра» основывалась на глубоко продуманной им эстетичесйой концепции, опирающейся на традиции корифеев русской лирики, та­ ких, как Пушкин, Боратынский, Тютчев. Он мерил искусство высокой мерой — как об­ ласть, в которой не должно быть места «ничему мелочному, никакому ничтожному чувствованию». ...В 1913 г. молодая поэтесса М. Морав­ ская обратилась к признанному мэтру с просьбой написать предисловие к ее книге. Представлять читателю новые имена было для него делом привычным и желанным. Охотно согласившись, он написал беспри­ страстную заметку, которая оказалась на­ правленной против такого типа лириков, каким была Моравская. Брюсов называл ее «поэтом своей души» и давал убийствен­ ную характеристику: «Самые малые движе­ ния души самого поэта важнее, чем самые великие события, совершающиеся во вне». Моравская предпочла отказаться от преди­ словия, чтобы не обнародовать приговора, вынесенного Брюсовым. Но жизнь вынесла ей такой же приговор, ее стихи не имели никакого отклика в сердцах людей. Брюсов считал своим первейшим долгом критика защитить поэзию от «пустяков и мелочей». Его главным врагом становится бессодержательность в искусстве. Не слу­ чайно в 10-е годы он выступает со следую-