Сибирские огни, 1973, №11

И по нашим телам молодые, гулкие сердца тоже напористо шали горячий, бруснично-красный сок... А ночью ударил морозец. На другой день мы снова отправились к вороньей березе. И она открыла нам маленькое — а может быть, большое? — чудо. На ней сверкали сосульки. Поблескивал ствол ледя­ ными наростами. И даже у ее подножия на земле возвышались ледяные горки и натеки. — Да ведь это же березовый сок,—изумилась ты. Я отломил хрупкую сосульку и дал тебе: «Пососи леденец березы!» И себе отломил сосульку. И мы сосали сладковатый, освежающий, березовый сок, и эти про­ зрачнейшие леденцы казались нам целебными. Ты поцеловала меня, и твой поцелуй пах березовым соком. Слушай, было все это или не было? Дарил я тебе леденцы березы или это, в глубине десятилетий, толь­ ко приснилось мне? Если эти леденцы были, так почему же они не исцелили тебя? А мо­ жет быть, я мало тебе их дарил? П е вцы и н ы х ст р а н Я увидел себя во сне молодым и проснулся в слезах. За бело-мохнатым окном лежала ужасная декабрьская ночь Сиби­ ри. В доме все спали, но мне уже до утра не уснуть. И, как всегда, я схватился за свою соломинку. Рядом с моей кроватью старенькая та­ буретка, на ней папиросы, книга и небольшой транзистор. Вот я его и включил. Мою комнату наполнила музыка. Я смягчил звук, и она зазвучала только для меня. Ко мне прилетело давнишнее аргентинское танго. Я ку­ рил, вспоминая, что еще студентом танцевал под эту мелодию. Это было танго моей юности, и оно сейчас звучало, как продолжение моего сна... А после танго запела испанская певица. Ее удивительное контраль­ то было чистое и сильное. Оно то звучало отчаянным призывом, то горь­ ко умоляло, то нежно рассказывало о любви. Для меня этот голос поче­ му-то сразу же приобрел цвет, даже два цвета: он был то серебряный, на высоких нотах, то какой-то темный, на низких. И я стал думать о ней. Где она живет? Конечно, в Мадриде. Как она живет? Что сейчас делает? Вот именно сейчас, в эту минуту, когда ее голос звучит в моей комнате? О чем она сейчас думает, что чувству­ ет? Хорошо ли ей или плохо? Какой у нее дом? Что там — в комнатах? Кто с ней живет? Мать, отец, дети? Может быть, она сейчас на сцене и поет, вознесенная над зрителями? А может быть, где-нибудь в кафе, пьет золотистое вино и хохочет со своими друзьями? И не знает, что в это время песня ее, перелетев огромные пространства, моря, океаны, приле­ тела в глубь ледяной Сибири и звучит в глухой час декабрьской ночи в моей комнате. Ее душа принеслась ко мне и вот жалуется мне, и рас­ сказывает о своей любви, о своих страстях. Она откровенна со мной, и я тоже отвечаю ей откровенностью. Я рассказываю ей о своем печальном сне и о том, как я плакал спящий. Ах, прекрасная Кармен! Самая большая фантазия не поможет тебе представить ту комнату во мраке волчьей ночи, куда прилетела твоя ду­ ша. У тебя нет в Испании таких табуреток, такого рассохшегося стола, сработанного нашей артелью глухонемых, такой котлеты на блюдце, куп­ ленной в столовке № 5, такого на окне льда толщиной в палец, таких шкафов с книгами и таких книг на русском языке.