Сибирские огни, 1973, №11
весеннее. В ветре, в дожде, в холоде деревья мечутся радостно: у них уже лопнули почки, уже высунулись желтоватые, клейкие клювики сло женных листочков. И от этих малышей холод пахнет смолкой. И этот холод сейчас нужен им, он помогает лопаться почкам, сбрасывать на землю липкие корочки. И они валяются на мокрой земле. Я счастлив от этой студеной весенней сумятицы. Но несмотря на это счастье, меня снова охватывает мое, постоян ное. Закурил бы сейчас, да и пошел бы, пошел и пошел. Зачем же ухо дить от счастья? Или это весна будоражит во мне извечного бродягу? ...Но вот оно —предзимье! Какое студеное и красивое слово... Едва рассвело. За окном ветрище несет колючий снег. Земля между деревья ми, там, где бурая трава, побелела. Только асфальтовые тротуары да тропки чернеют. Я выхожу на балкон. Холодно, неуютно; кусты, дере вья —все в смятении... Предзимье... Одеться бы сейчас потеплее и пой ти, и пойти, и пойти бы по этим хмурым улицам, скверам в самую даль и глушь этого предзимья. И чтобы не умолкая хрустела под ногами стылая, засохшая трава... Не так ли в молодости бегут к своей возлюбленной, к своей един ственной? Не от такой ли тоски, отчаяния, любви, непреодолимого порыва осенними лунными ночами трубят и ревут в таежных горах изюбры? И они идут, влекомые страстью, и потом далеко-далеко разносятся стук, треск и клацанье рогов. Это скрещиваются в битве костяные мечи... Изюбры идут, а я все никак не могу уйти в свои дальние горы. А так бы и пошел, и пошел, и пошел... П р и м е т ы Я в последнее время живу в ожидании беды. Сердце мое ворожит ненастье. Сердце котенком жмется к печке, су ля морозы. Много есть верных примет. Синие облака —к теплу, багровые зо ри—к ветрам, перелетная птица течет стаями —к дружной весне, со ловей начинает петь, когда может напиться росы с березового листа. Все это добрые приметы. Все это ликующие приметы праздника жизни. А какие же приметы к бедам? Не страшит меня то, что глупость затеяла, что тупость задумала, что зависть затаила. Я просто отмахнусь от них... Я говорю о другой бе де. Когда речь оборвется на полуслове, и звук не проникнет в уши, и от света не сожмется зрачок —вот об этой беде я говорю. Перед землетрясением всплывают невиданные людьми огромные глубинные рыбы, в подвалах и колодцах слышится смутный, таинствен ный, космический гул, голос неведомых недр, бьют копытами, ржут и рвутся с привязи белые и черные кони, в зоопарках мечутся в неясном тревожном томлении и глухо воют дикие собаки динго, трубят слоны, голосят гиены, ревут тигры и львы... Я прислушиваюсь к своей жизни —не возник ли в ней этот смут ный, едва уловимый гул? Кажется, тихо. Тихо, тихо. И в тишине вьется пронзительный лучик счастья, приветствующий жизнь. Безумец, ведь тебе уже столько лет! И ты знаешь, что человек в ос новном состоит —смешно! — из воды. Вот какой ты хрупкий. И вместе —великий. Ибо ты человек и можешь в душе заплакать при виде жар кой поляны в жарках, при виде чистейших детских очей, при виде лица юной женщины. 6. Сибирские огни № 11.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2