Сибирские огни, 1973, №11

Стихотворения в прозе 14 п ош е л бы, и п о ш е л бы... Александру Кухно Помню мать в ее последний год жизни. Ей уже исполнилось во­ семьдесят два. И она даже по комнатам передвигалась с трудом. Я тог­ да жил с ней в ее стареньком доме среди калины, боярки и тополей Однажды я сидел во дворе на опрокинутом бочонке и курил. Вдруг дверь открылась, и из сенок осторожно, медленно перешагнула через порожек мама. На худых плечах ее шаль, в руке посошок. На лице по­ блескивали очки с очень толстыми стеклами в проволочно-тоненькой оп­ раве... И вот вспоминается мне сейчас. Весь двор пестреет георгинами, левкоями, астрами. Мать, стоя на крыльце, медленно обводит их глаза­ ми, видит меня, но, ничего не сказав, устремляет взгляд через низенький забор вдаль. А на земле пылает ослепительный июль. За домом соседей вздыма­ ются три огромных пышных тополя, словно три невидимых корабля вздымают толстенные мачты. И их большущие лохмато-зеленые паруса загребают ветер, трепещут, устремляются вперед. А над ними в небе плывут другие корабли, распахнув белые пухлые паруса. Казалось, они вобрали в себя весь свет всего июля. Мама долго смотрит на эти корабли и вдруг, перекрестившись, с невыразимой тоской произносит: — Господи, господи! Взяла бы я сейчас котомочку с хлебцем, да и пошла бы, и пошла бы, и пошла бы, все прямо и прямо! —И она слабо махнула рукой туда, куда уплывали корабли июля.—И так бы и ушла на веки вечные, и не вернулась сюда! Что это с ней? Или привиделись ей жаркие хлебные поля, земля­ ничные рощи и прозрачные речки ее юности? И душа ее прощально рванулась к ним? Или это была смертная тоска, горькое томление пе­ ред близким концом и жажда уйти от него? Но вот что удивительно! Это, мамино, живет и во мне. С самого детства живет. ...Выхожу из дома. Зимний вечер. В воздухе клубится снег, шумит вьюга, света белого не видно. Над улицей со столбов склоняются, све­ тят вниз фонари-светильники. Они бросают полосы голубоватого света. В свете клубится снег, и поэтому чудится, что каждый светильник из­ вергает свою маленькую вьюгу. Шатаются голые, черные тополя. За­ снеженные фигурки людей возникают из вьюжной сумятицы и снова тонут в ней. И неожиданно мне начинает казаться, что я сейчас не выдержу, упаду и закричу от отчаяния, от тоски, от безнадежного порыва куда-то. И так бы и пошел, и пошел, и пошел бы. И никогда бы сюда не вернул­ ся. Куда пошел бы? Где еще никогда не был? Зачем пошел бы? В моло­ дости—за счастьем, а теперь —за молодостью? Или это жажда уви­ деть, охватить душой всю мою благословенную Родину? Или это крик в душе зародился от тревожной вьюги? Но вот я вспоминаю иное время. Утро. Сильный ветер и дождик. Из водосточных труб льется, точно из незакрытых кранов. Люди бегут, подняв воротники. Прямо не весна, а осень. Но нет, нет—это ненастье