Сибирские огни, 1973, №11

цует. Она танцует теперь свои, неведомые Ивану Тимофеевичу, танцы. Какой-то шейк, твист и еще там что-то. Он задумчиво смотрит в большое окно. Стена дождя мотается от ветра, как полотно. То прогибается парусом, то становится косой, то валится на землю, то опять упруго выпрямляется и, пошатываясь, стоит до неба. Впечатления, которые заполнили его сегодня на улицах, пахнув­ ших югом, все еще жили в душе и не хотелось расставаться с ними. За­ быв, что у него во рту дымится папироса, он рассеянно вытащил из порт­ сигара вторую и понес ее было к губам, но очнулся и сунул обратно. Рядом, на подоконнике, почему-то оказался баян. Иван Тимофеевич провел рукой по сжатым мехам, осмотрел его. Это была продукция го­ родской артели «Симфония». Иван Тимофеевич кладет на подоконник спичечный коробок, а на него дымящуюся папиросу, перебрасывает ремень баяна через плечо, пальцы его бегут по перламутровым кнопкам, и в тишине проливается чистый, прихотливо-извилистый ручеек звуков. — Иван Тимофеевич! Да неужели ты играешь на баяне? —изум­ ленно восклицает генерал Свищев, разглаживая морковные усы. — Нет, ты действительно играешь? —Курганов даже приподнялся. Иван Тимофеевич обводит всех глазами, и его суровое лицо, со ще­ точкой усов, смягчается, глаза молодеют, искрятся. Он закрывает их и неожиданно бросает пальцы левой руки на белые клапаны, растягивает цветные мехи, и баян запевает сначала тихо, томяще медлительно. Это началась «лезгинка». _ Звуки крепнут, они убыстряются и убыстряются, вот уже у людей задвигались руки и ноги, требуя пляски. Наконец «лезгинка» грянула с такой пронзительной страстью, что генералу померещились несущиеся джигиты в черкесках, в папахах, с кинжалами в зубах. Но всех поразила не столько игра, сколько то, что произошло с Иваном Тимофеевичем. Через его суровое, морщинистое лицо, через ко­ ренастую, медвежью фигуру проглянул другой человек. И все мыслен­ но увидели вместо седых волос лохматый русый чуб, лихие, с. прищу­ ром, глаза, кепку, сбитую на затылок. Перед ними был песенник и пля­ сун, душа студенческих вечеринок. ■— Да ты, брат, мастер! —удивляется председатель горсовета. —- По мастеру и закрой,—хохочет Свищев. — Мастер и из печеного яйца живого цыпленка вытащит,—басит Курганов. А у Ивана Тимофеевича ноги ходят, плечи ходят, летают пальцы, смеется лицо... Он поворачивает голову: в дверях стоит не то Галя, не то Зиночка. Или это ему чудится? На миг он закрывает глаза, а потом снова смот­ рит сквозь ресницы: в дверях стоят обе. Иван Тимофеевич встряхивает головой, и раздвоившаяся от влаги на ресницах Галя теперь стоит уже одна. Смотрит на него и улыбается. А дождь между тем стих: Иван Тимофеевич водружает баян на место. — Поиграли и будя,—смеется он,—А теперь домой, к старухе на печку. За ним выходят все. — Я машину вызвала,—говорит Галя. Рядом с ней две ее подруж­ ки, вздыхая, поглядывают на новенькие туфли и на лужи. — Садитесь,—распоряжается Иван Тимофеевич. Девчонки стесняются, отнекиваются, но все же наконец влезают в машину. — Вася, развези их по домам,—приказывает он шоферу.