Сибирские огни, 1973, №11
текло, и кафе как бы задернулось со всех сторон струистыми занавеска ми. Бушевали вершины высоких деревьев, а внизу, вокруг кафе, душ ная чаща была странно недвижной. Только трепетали от дождя листья. Особенно мотало высокие пирамидальные тополя. На фоне черного не ба их летающие вершины внезапно,—как бы вспыхивали,— станови лись белыми: ветер поворачивал листья серебряной изнанкой. За низенькими, решетчатыми перильцами дождь разбивался о ли стьями водяная пыль сыпалась в лицо Ивана Тимофеевича. Но это ему было приятно, и он не отодвигался. Парень то и дело, не отрываясь от книжки, нащупывал виноград ную гроздь, отрывал ягоду и совал ее в рот. Иван Тимофеевич прищу рился и разглядел стихотворение в книжке и даже смог прочитать: Все, что было —живет. Только то, что еще не родилось, Можно мертвым назвать, Мне сиянье былого открылось. Парень перелистнул страничку, и Иван Тимофеевич разглядел на чальную строку: О, откройте мне дверь, я стучусь в нее, плача... Эти неясные строки неведомого поэта встревожили, дохнули какой- то иной, непонятной ему жизнью. Он как бы услышал звучание иного мира, в котором он, пожалуй, и не бывал. И этот дождь, и эта гудящая синяя крыша, и занавесы из струй, и образ Зины —все это было тоже из того мира. Иван Тимофеевич мысленно повторил слова томящей мольбы: «О, откройте мне дверь, я стучусь в нее, плача». Он не мог понять, что с ним происходит. Ему почему-то хотелось все повторять и повторять эти сло ва. «Вот это, наверное, и есть то, что любители стихов называют «кол довством поэзии»,—подумал он. 3 Иван Тимофеевич очнулся от воспоминаний. Мимо окна пролетел белый голубь. «Когда-то и я держал голубей,—подумал он,—И в неве домую страну собирался бежать, где в джунглях кричат цветные попу гаи». Далеко на стадионе идет игра в футбол. С трибун порой обруши вается могучий рев и прокатывается чуть ли не над всем городом. «Вот и футбол тоже любил гонять»,—усмехается он и звонит. Бесшумно, будто из воздуха, возникает Галя. — Сегодня же фестиваль! —говорит он громко и весело.—А как вы... Что делаете? — Я буду петь. — Ну, тогда идите домой пораньше. — Спасибо. Голуби воркуют и воркуют. — Где это они живут? — А над вашим окном. — Смотрите-ка! А я и не замечал как-то. Я ведь когда-то держал голубей. Иван Тимофеевич засмеялся. Секретарша недоверчиво улыбнулась. — Да-а, и я был мальчишкой... Завзятым голубятником... Ну, сча стливо выступить! Через час Иван Тимофеевич выходит из заводоуправления. Стоит сентябрь. Солнечно. Тепло, но не жарко. На проспекте, на всех больших
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2