Сибирские огни, 1973, №11

сигарет на тумбочке, спички, закурил. И в свете вспыхнувшей спички увидел, что Смоликов не спит. Зажег свет, кинул Смоликову сигареты со спичками. И когда он тоже закурил, я спросил: — Болен ты, что ли, Иван Иваныч? — Что не спдю-то? —сразу поняв, сказал он. — Слушай, Иван Иваныч, давно хочу спросить, как это получи­ лось, что ты кочегаром на кране работаешь столько лет? — Нам где бы ни работать, лишь бы не работать. Покалечила вой­ на меня, ну, вроде как без ноги я остался... — Так ведь столько лет прошло... — А ты видел, чтобы оторванная нога заново отросла? Смоликов не женат, живет один, у него комната в городе. И нико­ му из нас о его личной жизни толком ничего не известно. Только раз в году, после окончания навигации, у него обязательно случался двух­ недельный, а то и месячный запой. В остальное время он к вину не при­ трагивается, даже на поминках Игната не выпил ни капли. — А не пробовал... ну, как-нибудь выбраться из этого состояния? — Почему не пробовал? Был случай, женился даже. В другом го­ роде это было, на юге... Этого я не знал... Да и никто из нас. — Дети, наверно? — Какие там дети?! Пустил бы по миру... Ребенка ведь на ноги по­ ставить надо. — Женщина, если она любит... — Женщина тоже человек, ее уважать надо, а не мучить., — Семья —это двое, как один... — Она плакала, любила, пришлось мне сюда на край света уехать. И сейчас иногда пишет... Не могла у нас быть такая семья, когда двое —как один. Из-за меня не могла. Я глядел на него... Неожиданно у меня выговорилось: — Не думал я, что у тебя, Иван Иваныч, так... сложно и тяжело, прости!... — И ты не обижайся: молод еще. Вот поживи с мое. Я загасил сигарету. — А что тебя, Иван Иваныч, в войну особенно... покалечило? — А точно и не знаю...—он тоже тщательно погасил окурок.—Са­ мое удивительное —даже ни разу не был я по-настоящему ранен, так, пустяки... Только ведь, знаешь, когда все время живешь под страхом и душишь его непрерывно в себе... Ты не верь, что есть люди, которым страх неведом, его только автоматы не знают! Ну, идешь через линию фронта, потом берешь «языка», возвращаешься с ним... Когда передох­ нешь пару деньков, а когда и по-новой сразу назад. Три месяца как-то просидел с рацией в бункере. Это — самое тяжелое, пожалуй, было. Это, брат, смертная тоска, сам себя покусать готов! «Морген, морген, нур нихт хойте, —заген алл'е фауле лейте». Перевести? — Завтра, завтра, только не сегодня, говорят все ленивые люди. Так? —спросил я. Он кивнул: — Дословно... Следователь Кузьмин, конечно, будет вести рассле­ дование, но у него ведь не один Игнат, работенки Кузьмину хватает, народишко здесь разный.... Да и хотелось бы своими руками поговорить с теми, кто Игната убил!.. Не кривись, я не ребенок, давно догадался. Да и видел кое-что... Крановый прожектор помог. Развернул я кран, чтобы ваше купание осветить, и увидел, что ты не топишь, а спасаешь Игната. ■— Но ведь я мог спасать его, до этого столкнув с трапа? — Я сам спускал лодку с понтона, видел, что трап свисает, кто-то