Сибирские огни, 1973, №11
— Все это я уже знаю! — Врач констатировал смерть. Следователь побеседовал со всеми членами команды... — Побеседовал!.. Почему этот ваш следователь не дождался, пока я приеду?! — У него, вероятно, еще какие-то дела... — В конечном счете я отвечаю за работу кранов! — Случай, хоть и тяжелый, но для следователя, видимо, ясный. Ра бота на кранах требует известной осторожности. Поэтому каждый из нас и дает ежегодно подписку об ознакомлении с правилами техники бе зопасности... — Это — с одной стороны! Я, разумеется, проверила: средство сооб щения с берегом установлено в строгом соответствии с требованиями техники безопасности. Конкретно вас, Колосов, я не имею оснований об винять, но остается главная, моральная сторона случившегося! — Горько, Алла Викторовна!.. Игнат был мне, как брат... Работаем здесь третий месяц, а уже несколько ЧП: травма кочега ра Ладовой на кране Петухова, обрыв грузового троса и почти авария на кране Левашовой. В какое положение мы ставим ее, молодого инже нера, начальника крановой группы?.. И теперь еще смертельный случай!.. — Разденьтесь, отогрейтесь, поешьте. А потом садитесь в кабину одного из самосвалов, поезжайте к следователю Кузьмину, поговорите с ним,— предложил я. Лицо Аллы Викторовны в эту минуту было очень молодым, расте рянным, искренне огорченным. — Как же это, Сережа?! — медленно выговорила она.— Игнат был таким!.. И как же теперь Катя?! — она поспешно закрылась маленьки ми, как у девочки, руками, заплакала. ...Хоронили Игната на кладбище старинного таежного села, ко торое было километрах в десяти вверх по реке от нашего причала. Кладбище было тоже старинным, с низенькой церковью, сложенной из толстенных бревен. Вокруг нее аккуратными рядами шли могилы местных жителей с деревянными крестами, почерневшими от времени. А в стороне от них было несколько могил с такими же пирамидками, ка кую сварили мы с Мишей. Рядом с одной из них мы и вырыли могилу Игнату. Енин и Смоликов сделали гроб. Отфуговали доски, покрасили его, гроб получился почти как покупной. А мы с Мишей Пироговым сварили из прутьев и листового железа невысокую пирамидку. На одной стороне я аккуратно сварочным валиком написал имя и фамилию Игната, даты его рождения и смерти. Пирамидку покрасили красной масляной краской. Игнат, как и Санька, вырос в детдоме. Отец его погиб на фронте, мать умерла от голода в блокадном Ленинграде. Двухлетнего Игната вывезли по дороге жизни на Большую землю, как тогда было принято говорить в осажденном Ленинграде. Родителей своих он не помнил, пе реписывался только с сестрой матери, она и сейчас жила в Ленинграде. Я знал, что отец его до войны работал фрезеровщиком на Кировском за воде, а мать была учительницей литературы в школе. Я сообщил в порт о смерти Игната, получил ответную телеграмму. Хотел написать и в Ленинград тетке Игната, но адреса среди его доку ментов не нашел. Жил Игнат в портовском общежитии. Разговаривая по радио с диспетчерской порта, я попросил сказать его соседям по об щежитию, чтобы они нашли среди его вещей теткин адрес и дали телег рамму. В стенном шкафу нашего мужского кубрика висел выходной костюм Игната, на одной из полок лежали его белая рубашка, галстук, белье.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2