Сибирские огни, 1973, №11
вижным, но я-то знал, что Смоликов все видит и замечает. На миг даже мне показалось, что он помнит, как я, только очнувшись, расспрашивал его о трапе... Поэтому я сказал: — Игнат — человек опытный, сильный и ловкий. Да и выспался он перед сменой нормально... С другой стороны — и на арбузной корке можно поскользнуться. В лице Смоликова решительно ничего не изменилось. Но смотрел он на меня дольше обычного, потом все-таки кивнул согласно. Я дал пар в машину и впервые с удивлением и растерянностью понял, что ведь и обо мне самом можно думать, что угодно... Все знают, что я люблю Катю, а она любила Игната. Кузьмин застал меня с ней. Правда, в тот момент, когда с Игнатом случилась беда, я находил ся вместе со Смоликовым и Санькой на кране... Нет, ведь я первым ушел с крана, а Санька со Смоликовым остались. И никто не знает, что Игнат сорвался с трапа, когда я еще брал с баржи последний грейфер песка. -Можно вполне предположить, что я первым ушел с крана, встретил Иг ната, сбросил его в воду, потом прыгнул за ним сам, имитируя его спа сение, а на самом деле... Продолжал машинально работать. Брал песок с баржи, грузил его в кузов очередного самосвала, начинал весь цикл сначала... Что за человек Кузьмин? Проще всего ему, конечно, закрыть дело, возложив вину на самого Игната. Да если я сам не скажу, что было с трапом, ничего другого, видимо, Кузьмину и не останется. Но ведь не сказать-то этого я не могу! Наступал обычный северный осенний день. Погасли гирлянды лам почек на барже — шкипер берег аккумулятор, потом береговые прожек торы, и Смоликов тотчас вырубил свет на кране. Дождь продолжался, не.усиливаясь и не ослабевая, как вчера и неделю назад. Небо казалось особенно низким, тяжелым... Точно застиранное пуховое одеяло, прида вило оно далекий, плохо различимый противоположный берег, неуют ный и безлюдный. Ветер стих, глухая и вязкая тишина,—только выклю чишь на миг лебедку и машину крана,— заполняла, казалось, весь мир. В такую минуту пришла Санька: — Ой, Cepera! —весело и особенно громко в наступившей тишине звучал ее голос,—Смешной этот следователь, ты бы знал!...— Ее круг лое веснушчатое лицо-с маленьким носом и по-утреннему ясными, быстрыми глазами было мокрым от дождя; размазалась тушь на бровях и ресницах, расплылась помада на пухлых губах...—Я думала, он меня допрашивать будет, а он только интересовался, что я делаю в свободное от работы время, часто ли хожу на танцы, да кто у меня знакомые, пони маешь?! Смоликов и я молча глядели на нее. -— Хоть он, конечно, уже и старый, этот Виктор Трофимыч, а сра зу видно — положительный! — заключила Санька и задумалась.—Лю бит он танцы или нет? — спросила Санька, но', спохватившись, выговорила быстро: — А про Игната он меня два слова спросил, и так это, между делом!.. — Каким? — спросил я. — Что — каким?— Санька нагнулась, заботливо и тщательно, точ но нас со Смоликовым и не было, стала подтягивать тонкие и дорогие выходные чулки. И туфли на ней были выходные, лакированные. Так и бежала в них по дождю... .— Между каким делом-то? —повторил за меня Смоликов.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2