Сибирские огни, 1973, №11

питея, потому что автор все спешит впе­ ред, торопится захватить в русло повество­ вания как можно больше событий и фактов. В итоге это стремление к всеохватности, к многоплановости оборачивается у Емелья­ нова разбросанностью и эскизностью. По­ лучается примерно то же самое, что и у Приставкина: много событий, много людей, масса симпатичных ребят, отличных произ­ водственников и активистов, но ни один из них не предстал личностью значительной и масштабной, никто не запомнился, не при­ шелся «по сердцу». Повесть «Любовь в середине лета» В. Шугаева, в отличие от предшествующих книг, вводит нас в сферы, далекие от об­ ласти производственных отношений. Вместе с тем произведение это привносит некото­ рые новые штрихи в портрет молодого сов­ ременника — хотя бы уже потому, что ав­ тор показывает в нем человека иной «со­ циальной среды», будущего интеллигента, выросшего в условиях относительного бла­ гополучия. Юные герои повести Валерий и его друзья — студенты, коренные горожане, впервые оказавшиеся в деревне, куда их направили оказать помощь в уборке уро­ жая. Но, как уже было сказано, не произ­ водство, не трудовые дела составляют пред­ мет авторского интереса, хотя в повести имеются и картины труда. Автора занима­ ют прежде всего «дела сердечные» его ге­ роев, о чем говорит уже само название^ произведения. Повесть Шугаева подкупает свежестью восприятия жизни, в ней слышится искрен­ ний, взволнованный голос •молодого чело­ века, пытающегося разобраться в себе, в своих чувствах и переживаниях, опреде­ лить собственное отношение к жизни и найти свое место в ней. Однако прн ^всей искренности « раскованности, с какой ге­ рой-рассказчик повествует о себе и своих товарищах, расстаешься с этим героем в изрядном недоумении. Странная вещь: юно­ ша до предела обнажил свою душу, приз­ нался в самых интимных своих помыслах, а ты так и не составил о нем сколько-ни­ будь вразумительного представления. Поначалу Валерий кажется парнем с хо­ рошими задатками. Автор вроде бы выда­ ет добрые авансы своему герою: Валерий старается быть щепетильно честным, беспо­ щадно принципиальным во всем и до кон­ ца, подвергает себя нещадному нравствен­ ному истязанию за любой промах, за ма­ лейшую ошибку. Однако эти щедрые аван­ сы вдруг самым неожиданным образом оказываются просроченными векселями. Трусом и размазней предстает Валерий, когда мы узнаем все подробности его не­ удачной любви к однокурснице Ленке. Че­ го стоит хотя бы эпизод, когда герой, же­ лая отомстить своему счастливому сопер­ нику Косте, подкарауливает его в отхожем месте, проявляя, однако, в самый реши­ тельный момент постыдную трусость! По­ добные «действия» героя не только рожда­ ют презрение к нему со стороны читателя, но и сводят, по существу, на нет весь ав­ торский замысел, о котором Шугаев дове­ рительно сообщает в предисловии: «Меня давно занимает мысль о своеоб­ разной возрастной «инфляции», происходя­ щей с частью молодых людей: годы, про­ житые ими, обозначаются уже серьезной цифрой, а степень ответственности за свою судьбу и судьбу общества, к сожалению, не увеличивается вместе с годами. Вспом­ ним, что сотни и тысячи российских сту­ дентов, ничуть не старше нынешних, шли в профессиональные революционеры, шест­ надцатилетние юноши командовали полка­ ми в гражданскую войну, среди строите­ лей Магнитки и Комсомольска-на-Амуре тоже работали сотни и тысячи юнцов, едва достигших паспортного возраста,— вспом­ ним это и согласимся, что пора гражданско­ го возмужания у нйшешних молодых лю­ дей значительно удлинилась: они в шест­ надцать только-только заканчивают школу, а свои Магнитки начинают строить, пере­ ступив двадцатилетний порог». Но, думается, вряд лн такой человек, как Валерий, даже попав в эпоху великих исто­ рических свершений, где «созревание ха­ рактера... происходит быстрее», мог бы стать настоящим «мужем», тем более не­ возможно представить его командиром полка или партизанским разведчиком. Ва­ лерий, с его жалким отчаянием, кусанием губ и проливанием слез, скорее напомина­ ет одного из «униженных и оскорбленных» героев Достоевского. В нем под конец про­ является даже какая-то подозрительная склонность к всепрощению. Оплеванный, посрамленный, осмеянный Ленкой и изби­ тый ее новым ухажером он все-таки вели­ кодушно «прощает» своих обидчиков, сми­ ряется со своей участью и готов даже по­ мочь Ленке и Косте соединить свои любя­ щие сердца. Словом, Валерий предстает в конце повести таким благородным и участ­ ливым другом, что невольно приходят на память язвительные слова Добролюбова, адресованные одному из героев Достоев­ ского: «...все эти господа, доводящие свое душевное величие до того, чтобы зазнамо целоваться с любовником своей невесты и быть у него на побегушках, мне вовсе не нравятся. Они или вовсе не любили, или любили головою только... Если же эти ро­ мантические самоотверженны точно люби­ ли, то какие же должны быть у них тря­ пичные сердца, какие куричьи чувства!» Нанайский юноша Филипп, от лица ко­ торого написана повесть П. Кнле «Идти вечно», поначалу воспринимается тоже как традиционный герой «исповедальной про­ зы». Да и сама повесть по первому впе­ чатлению кажется еще одним детищем этого некогда модного поветрия, настолько пунктуален автор в соблюдении всех тре­ бований и расхожих приемов «повестей от первого лица». Здесь и мчащийся по необъ­ ятным просторам страны поезд, который увозит Филиппа в неведомую жизнь, и вос­ поминания «под стук колес» о родном селе, и серия знакомств «провинциального» ге­ роя с коренными горожанами — «цивиль­ ными» юношами и девицами в мини-юбоч­ ках... Но чем дальше углубляешься в повест­ вование, тем все чаще ловишь себя на мысли: традиционный зачин здесь — своего