Сибирские огни, 1973, №10
Сошел с крыльца и подошел к царю дьяк Пивов, велЦд за ним ре шился приблизиться и окольничий Зайцев. Старицкие бояре остались на крыльце — ждали, пока царь сам обратит на них внимание. Ефро синьи среди них не было. Иван стал расспрашивать Темрюка о здоровье царицы, спросил — мучилась она или легко разрешилась от бремени. — Мучилась, государь... Иван огорчился, но Левкий — вездесущий Левкий — мигом утешил царя: — Волей всевышнего завещаны муки сии, государь,—поласкал он его своей совращающей улыбкой.—Написано: умножая, умножу скорбь твою в бремени, и в муках будешь рожать детей. Не мрачись пустыми кручинами: ты також в муках рожден, а пребываешь в светлости и бла гополучии! Вели пир учинить, да покрепче, чтоб от радости твоей враги содрогнулись. — Быть так, поп! — засмеялся довольно Иван.— Отпразднуем, да на Москву!.. Окрестить младенца надобно! — Взгляд Ивана вновь об ратился на Темрюка — вороненые глаза его шурина заискивающе поб лескивали:— Тебе, Михайло, за добрую весть —сто рублей от меня да полета — от новорожденного! Угрим отсчитает,— кивнул Иван на на супившегося Пивова. — Пуста казна, государь,— невозмутимо и твердо сказал Пивов.— Ноне старицким кабатчикам до твоего посулу свои доложил. — Угрим! — грозно и усовествляюще глянул на него Иван. — Пуста казна, —еще тверже сказал Пивов, снял с себя соболью шубу и кинул на руки Темрюку.—Хребтовая, печорских соболей... В Холмогорах сто двадцать рублев исплатил. Тридцать рублев, поди, уж простишь племяннику, Михайло Темрюкович! Темрюк обсмотрел шубу, понял — дьяк врет на добрых сто рублей, да и не шуба ему нужна была, а деньги, но гнаться за Иваном, уже под нимавшимся по ступеням крыльца к старицким боярам, и жаловаться на самовольство упрямого дьяка (простого дьяка!) —Темрюку было не прилично, да и неизвесто еще, как на это посмотрел бы Иван: жалоба Темрюка могла ему показаться вымогательством, а такую мысль воз будить в нем не дай бог никому! Темрюк с презрением швырнул дьяку под ноги его шубу. Заводить ся с дьяком, искать на нем чести — вовсе неприлично было Темрюку. — Пошто мне твои обноски, холоп?! — выцедил он ненавистно и по шел важно к крыльцу, где Иван терпеливо выслушивал поздравления княжеских бояр и принимал их нехитрые подарки. Бояре угодливо и льстиво суетились вокруг Ивана, как будто были в чем-то виноваты перед ним. Иван как будто не замечал ничего этого улыбался счастливой, довольной улыбкой, с веселым любопытством раз глядывал подносимые ему подарки, прежде чем передать их Федьке или Ваське, но несколько раз улыбка на его лице как бы помертвела, глаза с обозленной пытливостью и недоумением обежали бояр, выискивая сре ди них кого-то, кого,— он, вероятно, поначалу и сам не знал, только чувствовал, что что-то не так, что кого-то нет... Бояре-то знали, кого он выискивает, знали — кого нет!.. Среди них не было Ефросиньи!.. Отто- го-то они так и суетились вокруг Ивана, с обмершими душами ожидая страшного и неизбежного мига, когда в его отвлеченное радостью созна ние дойдет это. В отчаянье и тоске, почти не дыша, стоял за спиной Ивана князь Владимир. Он сразу заметил отсутствие матери — понял: кончилась по ра хитрых выжиданий и тайных злобствований,—■все пошло в откры тую!.. И не знал он — что будет, и не хотел знать!.. Тоска залегла в его душу, как медведь в берлогу,— живая, когтистая, подлая тоска, и так
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2