Сибирские огни, 1973, №10
Васька I рязной уже разворачивал лошадей перед красным крыль цом, и Владимир медлил с ответом, рассчитывая, что челядники, бросив шиеся встречать царя, отвлекут Ивана. Но Иван настойчиво повторил свой вопрос, и Владимир, поняв, что он не вылезет из саней, пока не ус лышит ответа, тихо сказал: — Душа у тебя иная... Душа?! Иван рассмеялся.—Душа у меня праведная, братец, да обитает она в мире скверном! И уж замаралась скверной! Васька остановил лошадей точно перед крыльцом, ловко спрыгнул наземь и первым подбежал к Ивану, опередив челядников. Иван пере дал ему топор и настрого приказал сберечь и привезти в Москву. — Мы его в думной палате над дверью прибьем! —произнес он, не отводя своих острых глаз от спускавшейся по ступеням крыльца с хле бом-солью Ефросиньи Старицкой. Васька, видя, что княжеские челядники уже высадили с другой сто роны саней своего князя, слегка потянул Ивана за руку. Иван поддался Ваське, но как-то неохотно, словно боялся встречи с Ефросиньей. Ефросинья тоже замедлила шаги... Евдокия, ее невестка, шедшая рядом, тревожно и недоумевающе заглянула ей в лицо. Княжеское подворье притихло. Ефросинья не дошла шагов трех до Ивана, остановилась, слегка при клонила голову, тихо сказала: — Прими, государь, по древнему обычаю хлеб-соль... Старица ми лости просит, пожалуй с добром! Да не обессудь за скромную встречу... Не вадны мы, бабы, встречать государя всея Руси, вадны лишь встре чать государя своей души. Вкуси, государь, хлеба-соли да позволь нам поцеловать князя — государя душ наших! — Тороплива ты, тетка,— сказал Иван, отщипывая от каравая ма ленький кусочек и посыпая его солью.—А уж стара ты... Подумала бы о душе своей! Не примет ее всевышний, ибо написано: «По упорству твоему и нераскаяннному сердцу, ты сам собираешь гнев на день гнева!» — Гость ты мой, государь,— сказала сдержанно Ефросинья.— Не стану я с тобой оговариваться. — На русской земле я нигде не гость! — вскинул голову Иван.— На русской земле я везде хозяин! Запомни сие, тетка!.. Да и приспешни кам своим внуши. Не вечно я буду добрым и милостивым!..— Иван не двусмысленно посмотрел на топор в Васькиных руках, потом перевел свой взгляд на Владимира — тот опустил глаза. — Прости, государь, неприветливость матушки моей,— сказал князь удрученно.— Горести жизни и затворничество очерствили ее сердце. — Бог меня простит, князь,— непримиренно бросила Ефросинья. — Матушка!..— выдохнул Владимир.— Горестно видеть тебя та кой! Пошто мрачишь мой приезд в родной дом? И ты, Овдотья, жена, пошто не испросишь позволения у государя поцеловать его руку? Со вестно мне за вас перед государем! Евдокия от этого неожиданного выговора князя зашлась такой блед- нотой, что даже губы побелели у нее. Видать, презрение к Ивану, вну шенное ей Ефросиньей, натолкнулось на страх перед ним, ворвавшийся в этот миг в ее душу, и страх одолел ее презрение. Она шагнула к Ивану и бросилась перед ним на колени, припав губами к поле его шубы. Иван поднял ее с колен, но из рук не выпустил, жадно засматривая в ее красивое, смятенное лицо. — Оставь, братец, свои укоры,— сказал он Владимиру, продолжая цепко держать Евдокию.—На сноху я не сержусь... И руку не стану ей давать... Мы с ней поцелуемся в уста. Иван притянул к себе Евдокию и поцеловал. Владимир мучительно напрягся, как будто пережидал приступ боли, глаза его метнулись к ма-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2