Сибирские огни, 1973, №10
Федька, наверное, тоже впервые ничего не знал и не менее своего отца был растерян — и злобен, и ненавистлив. Ему было стыдно сознать ся даже перед отцом, что он не знает, куда отправлен Малюта, и что царь выставил его за дверь, когда приказывал Мал юте, а надменности и бушующей в нем злобы не хватило, чтоб скрыть свой стыд, и он напал на отца с криками, сорвав на нем душу. Старый Басманов нисколько не обиделся на сына и только сказал ему — не то с укором, не то с брезгливостью: — С бабами тебе угодничать, а не с царем!.. За трапезой Басманов был, как обычно, спокоен и невозмутим. Ког да царь, после трапезы, одевшись в шубы и изготовившись к дороге, вы шел на крыльцо и наконец-то начал указывать воеводам, что им делать дальше, Басманов слушал его с таким видом, будто все, что говорил Иван, он уже знал. Ревность, обида, зависть, растерянность — все это было надежно упрятано им в своей душе от чужой пристальности и зло радства. Басманов понимал, что власть над войском сохранится за ним — по крайней мере, до следующего похода. Большую часть войска предстоя ло распустить, но та, что должна была остаться, несомненно оставалась под его началом. Иван, словно угадывая в Басманове это его настроение, уже садясь в сани,сказал: — Может, хочешь со мной в Москву, воевода? Возьму!..— С лица Ивана впервые за все утро сошла отрешенность, и глаза его напряглись. — Кто ж не хочет домой, государь?! — ответил Басманов.—Да только войско, что ты мне препоручил... — Войско на Бутура оставь,— опередил его Иван и кинул взгляд на стоявшего тут же Бутурлина. Бутурлин с готовностью выступил на перед. — Нет, государь,— сказал Басманов и привздохнул, решаясь на что-то большее. Иван внимательно посмотрел на него. Этот взгляд Ивана как будто смутил Басманова и, должно быть, он сказал совсем не то, что наме рился. — Дозволь своими руками все сделать. Лагодней будет и крепче!.. Твой покой оберегет, и мне отрадно будет, что забот тебе поубавил. — Не неволю,—сказал Иван и даже улыбнулся Басманову.—Слу жи, воевода!.. Рвение твое оплатится. Поуправишься с войском — из воль в Москву!.. Рад тебе буду! Басманов молча склонил голову. Иван помедлил, покосился на вое вод: их понурость, угрюмие навели его на какую-то мысль, он с неожи данной суровостью сказал: — Унылость вступает в ваши души, воеводы... А унылость распло дит нерадение — еще большее, чем я нынче терплю от вас! Да только не стану я боле отваживать вас от уныния вашего, вразумлять на усердие и ждать нескончаемо добродеянья вашего! Жизнь моя изойдет на то!.. Мыканья доброхотов нескончаемы... Глупость молодости моей зазвала меня в доброхоты — и пошел я по мукам!.. Нынче я уж в иной поре, и бог мне дарит прозрение, и я кладу мудрость божью в душу свою и реку по слову его: «Кто не со мной — тот против меня!» Иван кивнул Ваське Грязному, в нетерпении перебиравшему вожжи, и тот рванул царские сани .. Воевод обдало мокрым снегом, выметнув шимся из-под конских копыт, Васька глумливо оглянулся на воевод, гик нул. в воздухе протяжно и угрозливо, как бы в предупреждение им, сви- станул его кнут.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2