Сибирские огни, 1973, №10

ный день. Но жажда мести в Левкин была сильней страха перед царской немилостью.—Не ты ли слал им бичи, яко образ управы, и грамотку гроз­ ную—оную ведает всякий истый православии, яко молитву ко госпо­ ду?!—не отступался он от Ивана, при всяком удобном случае роняя на его душу каплю яда. — Изыди, поп, из души моейя! —отгонял от себя с шуткой Иван.—Митрополиту пожалуюсь — он тебя эпитимьей!.. Но Левкий был упорен. — А в грамотке оной не ты ли писал: «Вы переменили веру, свергли иго императора и папы римского... И ежели они могут сносить от вас презренье и спокойно зреть храмы свои разграбленными и порушенны­ ми, то я не могу и не хочу сносить обиду, нанесенную мне и моему богу. Бог посылает во мне вам мстителя!» — То я писал ливонцам, и в меру уж покарал их,—говорил Иван. — Для ереси меры не должно быть! —негодовал Левкий,—Ересь воинственна и не ведает меры, и кара ей должна быть безмерна! Повсе­ местно, нещадно и беспрестанно потребно сечь ея жальную главу и яд смертоносный исторгать из ея и окроплять им ея же повержен­ ное тело! Ивана задевали Левкиевы укоры—особенно крепко задело его упо­ минание о грамоте, некогда действительно присланной им ливонцам для устрашения, но благодушие и миролюбивость, нахлынувшие на него в этот необыкновенно радостный для него день, стойко сопротивлялись возбуждаемому в нем Левкием злу. Ему хотелось миловать и жаловать, а не мстить и карать. На пиру, устроенном в полоцкой граднице, Иван обсылал всех своей чашей, раздавал дорогие дары из захваченных в По­ лоцке богатств, жаловал чинами и званьями... Федька Басманов был по­ жалован боярством и, вместе с отцом, получил большие поместья в Ря­ зани; Шуйскому и Серебряному были отданы десять полоцких сел, Бутурлин был возведен в думные бояре и призван на московское прожи­ вание; Горенский зачислен в высший разряд воевод, и серебряный ше­ стопер отныне стал принадлежать ему навсегда. Морозов был пожало­ ван званием наместника ливонских земель и тоже зачислен в высший воеводский разряд, Щенятев и даже молодой Оболенский, несмотря на неприязнь к ним царя, тоже были щедро одарены Иваном. Не забыл Иван и о Токмакове —ему в Невель был послан золоченый кубок и гра­ мота на псковское наместничество. На пиру Левкий сидел за царским столом, но не затрагивал Ива­ на—терпел, ждал, не скрывая, однако, своего недовольства царским благодушием и его щедрой милостивостью—особенно к тем, кого он, Левкий, считал менее всего достойными ее. Его глаза то пропадали, будто он втягивал их в себя—куда-то под лоб или еще глубже, то вновь появлялись —ледянистые, пустые, выхолощенные глаза. Они не смотрели ни на кого, и в то же время сразу на всех. Когда он втягивал их в себя, в узких глазницах обнажалась страшная, ненавидящая чер­ нота; но еще страшнее была пустота в его глазах —невозмутимая, же­ стокая, гнетущая пустота, сквозь которую не пробивалось ни одно чело­ веческое чувство, но которая, как какое-то необыкновенное зеркало, отражала и делала зримыми живущие в каждом зло, ненависть, под­ лость, двуличие... Каждый сжимался под этим холодным и омерзитель­ ным, как пиявка, взглядом, высасывающим из души всю ее затаенную подспудность. Даже Иван не выдерживал этой страшной пустоты в Лев- киевых глазах... Когда взгляды их встречались, Иван набычивал лоб, словно бы защищаясь от Левкиевых глаз, и тяжело, с надрывной нетер­ пимостью бросал ему: Отверни взор!..—и тянулся рукой к чему-нибудь тяжелому, чтоб швырнуть им в Левкия.