Сибирские огни, 1973, №10
сдержать приступа русской рати. Но и в таком отчаянном положении Довойна не хотел сдаваться. Он предпринял последнюю попытку удер жать город... Утром девятого дня на Софии, перекрывая пушечный грохот, заби ли колокола... С дозорных вышек и осадных башен, приткнутых к самой острожной стене, стали кричать, что литовцы забивают людишек в дети нец и сами запаливают посад. Довойна, видя, что острога и посада ему больше не удержать, решил сжечь посад и засесть в детинце, который был укреплен помощней остро га и в котором он надеялся отсидеться до наступления весны. Весна за ставила бы русских уйти из-под города: вскрывшиеся реки, половодье, слякоть не позволили бы продолжать осаду. Басманов сам вылез на дозорную вышку... Подожженный с трех сторон посад охватывало огнем, люди толпами бежали в детинец. Вся площадь перед детинцем и вокруг него запрудилась людом... Смятение, давка... Даже сквозь грохот пятидесяти пушек слышен был яростный вой этого громадного скопища людей. Из-за Двины, от Горенского, тоже заметив перед детинцем мечу щуюся в отчаяньи толпу, ударили из дальнобойных пушек. Ядра упали в самую гущу, и, как страшный взрыв, раскатился на все четыре сторо ны жуткий вопль. У Басманова даже лопатки свело от этого истошного выдоха десятка тысяч человеческих глоток. От второго залпа из-за Дви ны толпа раскололась на части, как громадная льдина в половодье, на ткнувшаяся на ледолом. Куски ее разметнулись в разные стороны, по вертелись в неистовом водовороте и снова соединились... Бежать было некуда, отовсюду уже подступал огонь, и люди еще плотней сбились перед детинцем: страх перед огнем был сильней страха перед русскими ядрами. Басманов, поначалу собравшийся ехать к царю — посоветоваться, отказался от своего намерения и решил действовать самовольно. При звав к себе московских стрелецких голов, он приказал им отобрать из своих приборов самых смелых стрельцов и ворваться с ними на посад через сбитую стену и проломы, воспользовавшись смятением в городе. Когда стрельцы кинулись в проломы, огонь уже охватил весь посад; дувший из-за Двины ветер был горяч; ярко-красные вихры пламени вздымались в небо, распекая его до густой побежалости; грязный, тяже лый дым перекатывался волнами через стены, как половодная вода че рез запруду. В огне, в дыму скрылась София, скрылся детинец... Снег вокруг острога посерел от пепла и гари. Басманов перенес огонь своих пушек вправо, чтоб не побить стрель цов, кинувшихся на приступ, и велел приготовиться еще трем сотням ратников... Ратники засели перед самым рвом за турами —ждали... Предводивший их окольничий Зайцев томительно и напряженно всмат ривался в густую завесу дыма, заслонившую дальнюю угловую башню, на которой должен был появиться условный знак, если бы стрельцам удалось захватить эту часть острога. Из-за дыма прекратил пальбу Серебряный, через некоторое время смолкли пушки и Морозова. Палили только Шуйский и Горенский, но вскоре замолчали пушки и у Шуйского, только Горенский, которому дым не мешал, не унимался: нечастые, хлесткие, как выщелк бича, вы стрелы его пушек чередовались с заунывными взгудами колоколов на Софии. Басманов на слух определил, что Горенский бьет по детинцу, и, не дожидаясь условного знака, приказал Зайцеву идти на стену. Только ратники Зайцева скрылись в еле видимых от дыма проломах иены, на угловой башне взвился полковой стяг московских стрельцов.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2