Сибирские огни, 1973, №10

не по злу про батьку твого!.. К слову!.. Мине он из всех —по нутру... Заумен токо больно... Царь от таких себя прячет... Ишь ты, ишь ты!..— опять захихикал Васька. — Левкий приковылял. Левкий был обряжен для молебна — богатая риза из золотистой парчи, укаченная мелким жемчугом, узорчато обвитым серебряной ви- телью, на груди, поверх ризы, на золотой цепи — икона Богоматери, тоже густо обложенная жемчугом, на голове высокая золоченая митра, в руках большой серебряный крест... Левкий был ненамеренно важен в своем торжественном облачении, выспрен, и даже хромота его была менее заметна. Лицо его и в мороз, и в зной не меняло цвета —• было желто, как переспевший огурец, борода тоже желта, клином, как лемех сохи, только глаза под щетинистыми, тоже желтоватыми ресницами бы­ ли удивительно изменчивы: то добровато-светлые, как ярый воск, и поч­ ти невидимые в глубоких, узких глазницах, то темные — иззелена, до черноты, въедливые и прилипчивые, то затаенно-допытливые, умные, безжалостные, без единого блеска, сухие и черные, как прокаленные на огне бляшки. Сейчас глаза Левкия радостно поблескивали — но ка­ кой-то нелегкой, шутовской радостью, словно все, что совершалось и должно было совершиться, было для него обычным и давно наскучив­ шим делом, опять подвернувшимся ему, как ручей на пути, через кото­ рый волей-неволей нужно было перебредать, чтоб продолжить путь. Левкий и перебредал этот ручей — с вольготной спесью шута и зата­ енной удрученностью ленивца, и — даже с отвращением, которого он и сам не сознавал, и потому не старался скрыть его. Но, вероятно, жило в нем и исподтишка захватывало его предчувствие какой-то иной воль­ готности, которой он надеялся вдоволь потешить свою ленивую, но не чуждую страстей душу, и это предчувствие, вместе с настырной, шутов­ ской спесью, превращало в нем его удрученность в ту нелегкую, но ис­ креннюю радость ожидания, от которой и светились его глаза. Перед Левкием воеводы расступились, пропуская его к царю, но Иван зыркнул на него отчуждающим взглядом, и Левкий молча оттоп- тался рядом, отсопелся, затих. Каждого из воевод и удивляла, и злила странная, наивная и такая упорная надежда царя на сдачу Полоцка. Каждый не раз уже в душе с досадой обсмеял и переклял его неумеренную мнительность, но чем сильней наваливалась на их души досадная истома, тем напряженней нацелились их глаза на Полоцк. Басманов тоже занудился напрасным ожиданием, понимая, что ни за какие посулы литовцы добровольно ворот не отворят, однако, как ни заставлял он себя, а сказать об этом царю не решался — и не от стра­ ха вовсе, а оттого, что в нем еще держалось на тончайшем волоске по­ следнее — а вдруг?!. И он не хотел опрометчиво, уступив нетерпению, обрывать даже этот ничтожный волосок: кто знает, может быть, на этом волоске висело больше, чем судьба Полоцка—его собственная судьба. И именно нетерпения мог не простить ему Иван, случись так, что Полоцк вдруг сдался бы, потому что даже себе не позволил Иван не­ терпения, а то, чего он не позволял себе, он не позволял никому и никог­ да не прощал дерзнувшего посягнуть на эту недозволенность. Басма­ нов лишь глянул на Ивана хитроватым, соблазняющим взглядом, как бы говоря ему: чего, мол, тут ждать — все равно уже ясно! — но Иван, всегда чуявший на себе даже мельком брошенный взгляд, на этот раз не почувствовал и не заметил взгляда Басманова: он был весь в себе— напряженный, жестокий, измученный, растерянный, сильный и слабый, царь и человек, человек и царь... И Басманов вдруг остановил себя на мысли, что Иван вовсе и не рассчитывал, и не надеялся на сдачу Полоцка, и^не ждал этого, а^ толь­ ко оттягивал время, страшась сделать последнин, самый опасный шаг,