Сибирские огни, 1973, №10

«масштабная, многосторонняя и историче­ ски крупная вещь» Бунина в. сравнении с художественно более слабыми повестями Горького и Шишкова оказалась лишенной социально-исторической перспективы, то есть односторонней в чем-то существенном и потому не отражавшей всю глубину проис­ ходивших в стране процессов. Формально «Лето» не относится к деся­ тым годам: написана и напечатана она в 1909 году. Но ведь и повесть Бунина писа­ лась в том же году ,и сопоставлять ее с «Тайгой», созданной уже в несколько иной исторической обстановке, казалось бы, тоже рискованно. Но суть дела тут в том, что речь идет не о границах периода, а о каче­ ственно различных подходах к художест­ венному освоению действительности. Шиш­ ков тяготел к Горькому, точнее, к Горькому периода «Песни о Буревестнике». Бунин .же оставался -на позициях обличительного ре­ ализма, такое выступление в годы реакции тоже было нужным и своевременным. «Де­ ревня» Бунина, по утверждению Горького, «была толчком, который заставил разбитое и расшатанное русское общество серьезно задуматься уже не о мужике, не о народе, а над строгим вопросом: быть или. не быть России?» (см. «Горьковские чтения 1958— 1959». М., 1961, стр. 53). Искренно, с невы­ разимой болью заговорил Бунин о трагедии России, об ответственности всего народа пе­ ред историей своей Родины. Потому-то в повести мы то и дело читаем: «—Боже милостивый! Пушкина убили, Лермонтова убили, Писарева утопили, Ры­ леева удавили... Достоевского к расстрелу таскали, Гоголя с ума свели. А Шевченко? А Полежаев? Скажешь — правительство ви­ новато? Да ведь по холопу и барин, по Сеньке и шапка. Ох, да есть ли еще такая сторона в мире, такой народ, будь он триж­ ды проклят?».. (Собрание сочинений. М., 1965, стр. 62). «Он задохнулся от злобы и на жандарма, и на этих покорных скотов в свитках. Ту­ пые, дикие, будь они прокляты!». (Там же, стр. 71). «Русь, Русь! Куда мчишься ты?» — при­ шло ему в голову восклицание Гоголя.— «Русь, Русь!.. Ах, пустоболты, пропасти на вас нету! Вот это будет почище — «депутат хотел реку отравить»... Да, но с кого и взы- скивать-то? Несчастный народ, прежде все­ го— несчастный!..» (стр, 75). «Странник —народ, а скопец и учитель —не народ? Рабство отменили всего сорок пять лет назад —что ж и взыскивать с это­ го народа? Да, но кто виноват в этом? Сам же народ!» (стр. 78). Думает так герой произведения Буни­ на, и автор, естественно, не несет ответст­ венности за все его слова Но вот идут мрачнейшие, зловещие последние сцены по­ вести, где все тонет во вьюжном снегу, в слезах, в тумане и уга.ре, они-то и закрепля­ ют возникшее по ходу чтения повести впе­ чатление полнейшей безысходности. Прони­ цательно анализируя социально-историче­ ские особенности русского общества в пери­ од революции 1905. года, критикуя Россию в цёлом за дикость нравов, темноту, нищету, забитость, Бунин исходит в своих оценках не из социальных условий жизни народа, а из свойств и особенностей национальной психики, не позволяющих якобы даже на­ деяться на какое-либо просветление. Кто-то из исследователей творчества Бу­ нина довольно точно сказал, что у него со­ циально-историческое содержание деятель­ ности народа подменяется национально-пси­ хологическим. Л. Крутикова, неоднократно подчеркивая высокую оценку «Деревни», данную Горьким, доказывая глубину и трез­ вость аналитического взгляда автора, не вскрывает, однако, в полной мере причину безысходных выводов, которые вытекают из повести со всей неизбежностью четко сформулированной концепции, то есть тен­ денции, казалось бы, не свойственной столь объективному художнику, как Бунин. «Россия на распутье, Россия в тунике, России грозит новый взрыв народного него­ дования, Россия нуждается в радикальных преобразованиях — таковы итоги авторских размышлений»,—обобщает Л. Крутикова. «Россия в тупике»—верно, это легко вы­ читывается из повести, но «России грозит новый взрыв народного негодования» — этого, к сожалению, вычитать из повести невозможно. Самое же примечательное то, что при сопоставлении произведений деся­ тых годов исследователь берет «Деревню» Бунина за эталон. Поэтому недостатки по­ вести «Тайга» Вяч. Шишкова объясняются таким образом: «В сюжетной организации повести Шишков, как и Чапыгин, не осво­ бодился еще от традиционно-романтической интриги и даже от авантюрных элементов, обогатив вместе с тем книгу вставными эпи­ зодами и внесюжетными новеллами (напри­ мер, рассказ бродяги Антона о своей пе­ чальной судьбе), массовыми сценами, при­ дающими повествованию широкий эпиче­ ский размах. Одновременно в основной эпи­ ческий пласт «Тайги» властно и даже чрез­ мерно вторгается лирическая струя» (стр. 191). Не ошибаясь в общей оценке произведе­ ния, правильно определяя его место в на­ шей литературе, Л. Крутикова делает по­ пытку как-то снивелировать индивидуаль­ ные свойства писателей. Почему, например, Вяч. Шишков должен «освободиться» от «традиционно-романтической интриги и да­ же авантюрных элементов» в «Тайге», если хорошо известно, что от всего этого он «.не освободился» и в романе «Угрюм-река», за­ вершенном в 1927 году? Надо полагауь, по­ тому, что это его индивидуальная особен­ ность, которая, по-видимому, совсем небез­ различна и к его методу исследования дей­ ствительности, и к его общей концепции, на­ шедшей свое выражение в повести «Тайга». И вряд ли тут необходимо во всем «похо­ дить» на «Деревню» Бунина. А что такое . «чрезмерно» вторгающаяся «лирическая струя»? Как определить ее меру? «Дерев­ ней» Бунина? А не лучше ли концепцией ав­ тора, выбором метода, временем, в кото­ рое создавалось произведение Вяч. Шишко­ ва? Л. Крутикова всецело полагается на оценку «Тайги» Горьким, но вот В. Труш- кин, в уже упомянутой книге «Пути и судь­ бы», убедительно доказал, что ни одного из существенных замечаний Горького Шишков