Сибирские огни, 1973, №10

Неграмотные крестьяне по-своему вели счет перенесенным грузам —зарубинами на батоге дяди Ермилы. Ну и получилось у них за месяц «мильён тыщ». Подрядчик воспользовался — обсчитал, они в контору —их там высмеяли, они к «справнику», К «высокородию»: «Положите свою препону живоглоту нашему... ведь хребты трещат у нас...» Он в кою-то пору как вскочет да кэ-эк заорет: «Вон! Прохвосты! Забастов­ щики!» Речь этого «крючника»-грузчика воспро­ изведена во всем ее живом неподражаемом блеске —-с разговорными оборотами, по-на­ родному лаконичными,- с «надоть», «эвон» и «чаво»,' которые не замечаешь —так они органичны, с емким многозначным словом, с богатейшей интонацией, передающей и го­ ре, и боль, и улыбку, и гнев. Читатель Как бы воочию убеждается, что перед ним не темнющий вахлак, а человек, довольно яс­ но представляющий, что же происходит в его родной деревне и как дурно, не по прав­ де с ним самим обращаются. Читатель ощу­ щает также и дыхание послереволюционного времени —на окрик «высокородия» нашел- ся-таки дядя Ермила, который «тож на не­ го сгайкал» и, уверяя, что они «отродясь забастовщиками-то не бывали», все-таки пригрозили подрядчику невыходом на работу. Наконец, мы видим, что в этом полурабочем-полукрестьянине со всей опре­ деленностью оформилась ненависть к ви­ новникам его бедственного положения: «Са­ ми-то с голоду дома, в Расее-то, пухнем, а тут на вот те, на живоглота какого робили, на черта стриженого...» Мужик уже не го­ ворил, а кричал и, «вскинув увесистый ку­ лак, тыкал им по направлению к горе, где была контора». Очевидно же, что хорошо понимал безвы­ ходность положения 'такого «крючника» Вяч. Шишков и всем сердцем сочувствовал ему, вместе с ним негодовал. Его доброе отношение к бесхитростному рассказчику о злополучных «мильён тыщ» заметно во всем: «Мужик поскреб пятерней шапку гу­ стых волос, поутюжил бороду и улыбнулся виновато-ласковой улыбкой, а в чуть зату­ маненных слезой голубых глазах его све­ тилось что-то доверчивое, что-то детски на­ ивное». Вяч. Шишков входил в группу тех пи­ сателей десятых годов, в творчестве кото­ рых преобладал язык песен и сказок, язык простых людей, живущих своим трудом, в теснейшем общении с природой. Пригляди­ тесь к его известным произведениям той поры «Ванька Хлюст», «Краля» или «Чуй- ские были», к таким, ныне почти забытым, рассказам, как «Злосчастье», «Мильён тыщ» или «Море зелено»; в каждом из них все внимание отдано человеку труда, слово народное поет и светится, язык писателя как бы в противовес книжному или просто вычурному языку модернистского искусства дышит буйной силой первоисточника. Вяч. Шишков был и остался социально зорким художником, по-своему, глубоко и содер­ жательно исследующим жизнь русского об­ щества. Наиболее полно аналитические свойства реализма Вяч. Шишкова с его ве­ рой в народные силы, с его пафосом иска­ ния позитивных идеалов отразились в по- вести «Тайга», появившейся в горьковской «Летописи» 1916 года. 4 В Петроград Вяч. Шишков приехал не только зрелым сорокадвухлетним челове­ ком, но и зрелым художником, автором бо­ лее чем пятидесяти разных по жанру про­ изведений, среди которых уже были расска­ зы, отличавшиеся и самобытностью, и худо­ жественной завершенностью. Шовинистиче­ ский угар, вызванный у некоторых писате­ лей войной четырнадцатого года, его не коснулся, наоборот, с обостренной прозор­ ливостью заговорил Вяч. Шишков о нена­ висти к разбойной войне империалистов и неизбежности «грозы» и «грома». «Война кошмаром висит над землей,— пи­ сал он А. Ремизову.—Бог и дьявол отвер­ нулись от земли, такие кругом подлость и разбой. И если б не предчувствие чего-то хорошего, что будет вскорр, можно было бы спятить с ума. А гром грянуть должен» (Литературный архив, Л., 1960, стр. 244). С еще большей определенностью и кате­ горичностью говорит Вяч. Шишков о том же в письме к Г. Н. Потанину: «Да, война, действительно, ужасна. Но она, очевидно, необходима для устроения судеб Мира» (В. Я. Шишков. Неопубликованные произ­ ведения. Воспоминания. Письма. Л., 1956, стр. 250). В этом ,же 1915 году Вяч. Шишков пи­ шет из Петрограда Г. Н. Потанину искрен­ нее и содержательное письмо о «состоянии души в дни военных неудач»: «Обидно за Россию, стыдно. Но мы, к сожалению, и возмущаться-то как следует не умеем, не научены негодовать открыто, смело, нет у нас в руках молота, которым можно дро­ бить и созидать. До сих пор мы еще не бо­ лее как русские обыватели времен щедрин­ ских, способные лишь на то, чтоб пить горькую (и то с дозволения начальства) или, в лучшем случае, в тоске и лени смерт­ ной, сесть в болоте на пенышек, прикусить бороду, самобичевать и хныкать, жалуясь болоту на тяготу русской жизни... Какие- то мы все простачки, недоучки, коротко­ брюхие сморчки. Нет у нас в крови огня, нет тех гражданских дрожжей, которые бу­ шуют и творят жизнь...» Всем существом своим переживал писа­ тель беды России, выступал против про­ стачков и недоучек, способных только хны­ кать и жаловаться, требовал действия: «Вот банщик идет, везет за собой пушки и снаряды. После его бани небу жарко сделается. Того ли нам желать? Нет! Пусть минет нас чаша сия. У нас теперь на мно­ гое открылись глаза, душа, кажется, посте­ пенно твердеет, заражается ненавистью...» (Там же, стр. 249). Что это, как не предчувствие назреваю­ щих революционных событий? Вот «ежели после этого всемирного эксперимента все