Сибирские огни, 1973, №10

веку адкорить природу, проникнуть в тай­ ны вод земли и воздуха. — Да кабы мне такой цветок найти...-— мечтательно говорит Изоту его отец.— Ха! Да я бы сквозь все земли прошел, я бы все небушко надзвездное вольной пташкой вы- порхал... Ух ты, господи!.. И слово «вольной» тут не случайно, так как от беспросветной тьмы таежной жизни, где один «лес, лес да дыра в небе, и никакой к нам пути-дороги», затосковал о лучшем, заметался в поисках счастья Те­ рентий. В легенде выражена такая жажда иной жизни, такая страсть изменить ее, такая самоотверженность в достижении цели, что как-то неловко напоминать о не­ которых исследователях, которые видели в ней «много мистики, облеченной в фор­ му легенд и народных суеверий, мистики, прикрывающей уход писателя от жизни» (И. Изотов. «Вячеслав Шишков». М., 1956, стр. 20). Так одно из поэтичнейших произведений Вяч. Шишкова, в котором отразилась любовь писателя к народу, ве­ ра в его силы, низводилось до стилизатор­ ской поделки на тему о леших и прочей нечисти. Видимо, в таких случаях несколько пре­ увеличивалось влияние А. Ремизова, хотя и отрицать его совсем тоже нельзя. Вяч. Шишков писал о Ремизове, все в той же «Автобиографии» (1926): «А. М. Ремизов встретил меня радушно. Ласковость этого большого писателя тро­ нула меня, жителя тайгн. А. М. Ремизов наглядно учил меня, как надо писать, в чем секрет красоты стиля и душа языка. Его глубокие замечания впервые прозвучали для меня, как откровение». Широкая филологическая образован­ ность, великолепный стилизаторский талант, смелый поиск новых возможностей лите­ ратурного языка, внимание к фольклору не могли не привлечь Вяч. Шишкова и других молодых писателей, оказавшихся, по вы­ ражению М. Пришвина, в «студии» Реми­ зова. Какое-то время они слушали его и брали то, что считали для себя полезным, признавая в нем «большого писателя» и «мастера стиля». Но с развитием общест­ венно-политических событий в стране обна­ ружились и существенные расхождения с ним во взглядах на русский народ и судь­ бу России. Для Ремизова фольклор — ар­ хаика, свидетельство иллюзорности, ирре­ альности мира, для Шишкова, Пришвина, А. Н. Толстого народное творчество —и се­ годня живущая красота и мудрость, нуж­ ная людям. Ремизов полон недоверия к действительности, творимой народом, ' а для молодых писателей его «студии», пол­ нокровно живущих заботами дня, познаю­ щих жизнь страны не по книгам, в народе таилась единственно реальная сила, спо­ собная изменить судьбу России. Отдавая должное душевным качествам, знаниям и таланту Ремизова, они, — в ко­ нечном счете, отвергли его философию, пи­ таемую западно-европейским и русским мистицизмом, а вместе с нею и те пути, которые предлагал он для развития рус­ ской литературы. К тему же в орбиту эсте­ тических и философских интересов Ремизо­ ва Вяч. Шишков попал уже после того, как всем своим пятн-семилетним творче­ ским опытом был связан с реализмом Ко­ роленко и Горького. Новый «возрождаю­ щийся» реализм, как тогда говорили, к де­ сятым годам XX века сосредоточивал вни­ мание не на фантасмагориях, где сны при­ чудливо перемежаются с реальностью, а на людях труда, на глубоком и тщатель­ ном исследовании народной жизни, на ос­ мыслении уроков революции, уроков исто­ рии. Какая-то часть произведений Вяч. Шиш­ кова, о которых следует сейчас говорить, не относится к безусловным достижениям писателя. Он в этот период выступал с та­ кими художественно слабыми рассказами и очерками, как «Собачья жизнь, пли Оборотень», «На Лене», «Теща», «Слу­ чай» и некоторыми другими. В них аморф­ ность сюжета, впоследствии ему несвойст­ венная, растянутость, словесная непри- бранность, неясность замысла или очевид­ ная заданность, то есть недостатки, иду­ щие от неопытности, от эстетической нетре­ бовательности. Сквозила подчас у писате­ ля любовь к земству, как у многих област­ ников. В очерке «Письма с пути», с харак­ терным подзаголовком «Разговор о земст­ ве» (1913) утверждается, что земство — большое благо, особенно для Сибири, и что «города могут выделить свои мыслящие си­ лы на помощь мужику», пока сам он «во вкус не войдет», своей выгоды не поймет. Некоторые его очерковые и публицистиче­ ские выступления были связаны с характер­ ными для того времени общедемократиче­ скими требованиями писателя, не желающе­ го вмешиваться в борьбу разных партий. Это накладывало известный отпечаток на всю его работу предоктябрьской поры и в какой-то мере определяло его колебания в 1917—1918 годах. Но по идейно-художест­ венной направленности они были всегда содержательны и актуальны — в них под­ нимались значительные темы и проблемы, волновавшие тогда все русское общество. В очерке «Холодный край» (1912), в рас­ сказах «Море зеленое» (1915) и «Та сторо­ на» (1915) изображены не те тунгусы, ко­ торые испытывают непомерные тяготы от несправедливой, грабительской покруты-тор- говли, а те, что живут по-своему счастливо, как и все люди, любят и страдают от рев­ ности, хорошо знают и любят свою тайгу- кормилицу, следуют заветам дедов и пра­ дедов, веруют в своих богов и непрерывно трудятся, чтобы выжить, выстоять в суро­ вых условиях севера. Иногда они погибают трагически-нелепо, как погиб ни в чем не повинный мальчик Ниру («Та сторона»), иногда, одурманенные водкой, совершают дикие поступки, как Анна из этого же рас­ сказа. Но в целом они рисуются, как люди трудолюбивые, исключительно честные, смет­ ливые и выносливые. Даже в том, как они умирают, писатель увидел «несокрушимую силу» их душ. Дневник скитаний 1911 года имеет трогательное посвящение: «Посвящаю Сенкиче, Гирманче — проводникам моим и многим, многим тунгусам, встречавшимся