Сибирские огни, 1973, №10
— А вы, Борис Викторович, хоть разъяснили бы всем товарищам, какой важности наше дело. — Наше дело, ваше дело,—проворчал Сосновский.— Если уж вы ради нас оставили институт, то принимайте близко к сердцу и наше, как свое! — А как мы-то переживали за вас! — улучил Дергун минутку, что бы вставить и собственное мнение.— Когда вам палки там в колеса ставили. Поддержка и сочувствие рабочих ребят вселяли новую волну на дежды. Но чтобы не было между ними неясности, Гайдашев поспешил предостеречь: — А вам известно, что рафинирование металла вовсе и не наша заслуга? — А чья же? — Академика Кулагина, вот чья! — Так почему же мы того академика ни разочка здесь у нас не видели? Вот уж на этот вопрос механика Барашина он не нашел что отве тить. Но тут выручил Вахтанг: — Увидите скоро, слово даю! — Откуда такие сведения? —усомнился Гайдашев. — Сведения точные! —заверил Наморадзе и подмигнул почему-то Козлову. И тот утвердительно покивал головой: — Раз уж мой батя вмешался —он старика дожмет! Так вот какая цепочка протянулась,—догадался и Гайдашев, о чем речь и как эти сведения добыты Вахтангом. А скорее всего он их не просто добыл, а и сам сыграл роль ускорителя. А Сосновский, вернувшись к ним с лесов, отирал руки шелкови стым платком. И принялся забрасывать Козлова распоряжениями: — Вот так, дорогой маэстро! Пора уже сейчас подумать насчет стойкости футеровки, расхода электроэнергии, подброса шлаков... Словом, крути, Таврило! Внушалось это Козлову, но адресовалось одновременно и ученым. И хоть все говорилось правильно, не придерешься, настораживал тот свойский тон, с каким обращался Сосновский к ним в цехе —при лю дях. Там, в лаборатории, он себе такого тончика не позволял. Здесь, же, в цеху, ему как бы хотелось напомнить им: у вас-де своя широта теоретическая, а у нас своя —общепромышленная, общенарод ная. А уж на этот большак мы вас вывели... «Меня это не обижает,—думал Гайдашев.—Трудно обидеть прав дой того, кто сам рвет с обманом и самообманом. Хотя доказывать пре восходство «практиков» над «теоретиками» так же нелепо, как и наобо рот. Слишком многое еще остается недоделанным, и это надолго впря гало нас в общую упряжку. Может быть, и навсегда». 15. ГОРДЕЕВА Любуясь вечерними красками, он забывал о времени. А город как бы доказывал ему, чего он стоит. Огненное зарево ох ватило полнеба—доменщики выпускали плавку. Сполохи бушевали за окном, будто весь мир горел, не сгорая. Потом окна угасли, посинели —остывал пламенный край небес. И летние звезды сыпались, словно остатние искры той же металличе ской зари. Во всем мире было душно, как в огромной литейной.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2