Сибирские огни, 1973, №10

тщетно пытаются втянуть его в любимый Сосновским музыкально­ театральный треп. Но на вопрос, какой музыке Гайдашев отдает пред­ почтение, конкретной или электронной, он ответил, чтобы не было не­ домолвок: «Я люблю «Кармен»!. Что было воспринято, как шуточка с оттенком высокомерия: дескать, отвяжитесь, плебеи! Словом, обстановка в вотчине Сосновского показалась куда более «интеллектуалистской», чем даже у них в институте. Да, прежние представления о заводской среде и о том, как на за­ воде «должно быть», давно уже устарели. И ни о каком высокомерии со стороны докторов, попавших в это слаженное и выверенное хозяйст­ во, и речи быть не может. Наоборот, перебазировавшись из лаборато­ рии прямо в цех, Гайдашев и в себе самом ощутил этакое почтение и даже робость перед властью механизмов и процессов, под которую он отныне попал. Как в свифтовской сказке, происходила смена величин. Там у се­ бя он был огромен рядом с игрушечным реактором. А здесь тот же са­ мый реактор вырастал до гомерических размеров. Он же, сам, вблизи этого сооружения, превращался в некое подобие лилипута. А Сосновский и тут как рыба в воде. Плавает легко и свободно. И та же независимая подтянутость сохраняется, и то же безукоризнен­ ное изящество сквозит в каждом слове и жесте. Можно бы и полюбо­ ваться его выдержкой и самообладанием: как он единым мановением ру­ ки заставляет становиться на место многотонные детали, и краткой командой подгоняет их в пазы и зазоры —микрон в микрон. Однако неприязнь побеждает и здесь. Нет-нет, а и покажется нена­ туральной его манера командовать, а тот особый гончик, каким он об­ ращается к рабочим,— наигранным, не своим. К чему все эти «Маэст­ ро!», «Крути, Таврило!», «Будь здоров, Капусткин!». Ведь с ним, с Гай- дашевым, он так не объясняется. Но и адресованная ему почтительность тоже настораживает, а не располагает. Хочется толкнуть его в плечо или огреть по спине: «Слу­ шай, Борька, давай по-простому! Мы же свои парни. Говори мне «Здо­ рово!», а не «Мое почтение!». Не спрашивай разрешения, снимая пид­ жак. Что я, барышня или начальник твой? Держись со мной, как с ров­ ней. Ведь твое «почтение» —это скорее признак легкого превосходства, чем глубокого уважения... И сразу нам обоим стало бы удобнее рабо­ тать рядом...» Но стоит ли вынуждать человека: сбрось-ка ты панцирь, в который заковал себя. Или попытаться проникнуть под эту броню... Нет, сейчас куда важнее выяснить, как сумел Борис добраться до кульминации плавки: до периода рассеивания капель. Ведь к этой стадии машстроевцы подобрались еще без гайдашев- ской помощи. А теперь совместно им приходится прояснять те темные места, которые все возникают и возникают: словно непролазные топи на пути изыскателя. И таким темным местом стало застывание чугуна в заливочной чаше. Там, в лаборатории, получалось, а здесь, в цехе, заело и ни тпру ни ну. Чем меньше они дают диаметр отверстий, тем скупее просачива­ ется через те отверстия вязкий чугун,— застывает на лету. Вот и дал себя знать кулагинский тезис о единичности условий, о их невоспроизводимое™. Хочешь не хочешь, а приходится признать мудрую прозорливость старика —как в воду смотрел. Так случалось всю пятницу —замучила та вязкость. Первые кап­ ли рассеивались мелко, а потом ни с того, ни с сего начали возникать спаи. И долго казалось —случайность. Стоит еще разок попробовать, как все будет в ажуре. Еще разок, и еще... И в цехе они задержались !