Сибирские огни, 1973, №10

ской ермолки или тюбетейки. И когда проводит по стрижке тонкой ру­ кой, то кажется, что серая ермолочка вот-вот свалится с головы. — Верное решение не может быть повторено,—произнес он сен­ тенциозно.—Повторяют ошибки. И у нас их было немало. Одной из них, видимо, и оказался тот самый луч, который погубил Антонину. Так это или не так, но Гайдашеву не хотелось ни соглашаться, ни спорить.. Однако и за афористичностью формы он все-таки обнаружил не­ точность мысли; вернее, ее незаконченность. — Ну, а когда подхода ищут люди одной и той же школы? — Если вы имеете в виду уже наш с вами случай, то тут и ошиб­ ками, и находками мы обязаны Кулагину. Помните, как любил говари­ вать наш учитель: и крайности сходятся, если они стремятся к схо­ димости! «Наш учитель»? Не оговорка ли это? Право же, такого поворота Гайдашев не ожидал. Значит, и Сосновский вспомнил, что он тоже — кулагинский ученик. И все-таки спросил: — Когда же вспомнилось, если не секрет? — А когда венценосный дюраль, испытанный нами в новых бло­ ках, проявил себя не наилучшим образом. И выяснилось, что при ны­ нешних сверхнагрузках и он недолговечен. Вот тут-то нам и понадоби­ лась позарез рафинированная сталь, как замена алюминия. — Все сходится,—рассмеялся Гайдашев.—Я тоже повторяю из­ вечное напоминание учителя: «А подвиньтесь-ка вы, господа цветни­ ки!». Хотя меня он тоже изгнал... Возвращаясь к своей сентенции, Борис Викторович продолжил: — Но что такое страх перед ошибкой? Это же катастрофа, гибель для ученого. Прежде он ничего не боялся, и потому всегда побеждал. — Потому, что сейчас он изменил себе? Или своей школе? — Школа жива. — Где же она? — Здесь, у нас на заводе! И впервые Гайдашев не воспринял это как хвастовство или как прежнюю кичливость Сосновского. Хотя объяснение и произошло, но неприязнь Гайдашева к нему не остывала. Все в этом человеке выглядит нарочитым —ермолка волос, и труб­ ка в виде головы Мефистофеля, и даже отсутствие тех самых очков, которые должны довершать его портрет. Странно, но бледнолицый оч­ карик стал тем «интересным мужчиной», какие должны нравиться жен­ щинам независимо от моды. Сам-то Гайдашев простачок курносый, и если улыбается, то во весь рот. А у этого лицо тонкое, нервное,—умные пытливые глаза где-то на дне таят ироничную, все взвешивающую улыбку. Столько лет провел на заводе, а руки по-прежнему холеные, как у музыканта,—пальцы сохранились нежными, с длинно отточенными ногтями. И берясь за металл, не забывает гуммозную перчатку натянуть. Ничто не въелось в него специфически заводское. Будто и не он приспосабливался к среде, а среда за эти годы поднялась до него. Правда, и Тонька, проведя в заводских стенах пятнадцать лет, то­ же не опростилась и не огрубела. Но при ней он почему-то об этом не задумывался, и какая у них тут обстановка — «по ту сторону»,—это его не занимало. А сейчас сам движется по ее, по Тонькиной орбите. И те же сотрудники «машстроевской» лаборатории окружают нынче его. Они, как и их шеф, не забывают о перчатках и об элегантных про­ зрачных халатах. И в перерыве, за чаем у сверкающего электрического самовара с традиционными сушками и кусковым сахаром вприкуску,