Сибирские огни, 1973, №10
изучающем взгляде Сосновского ничего, кроме сочувственного одобре ния: —явился —добро! — Признаться, я побаивался, что вы не откликнетесь на наш зов,— начал он обволакивать пришельца,— Вы уж не посетуйте на мою настой чивость Но очень не терпится дать вам возможность убедиться воочию, чего мы достигли. Пустим пыль в глаза! Волей-неволей, Гайдашев сам подпадал под власть этикета. Кивая, он тер платком глаза: на этот раз соринка в виде крохотного уголька его беспокоила взаправду. — Не уверен, насколько смогу быть полезным. Это было истолковано, как подчеркнутая вежливость. — Получить вашу консультацию —для нас и это помощь. Хотя мы и рассчитываем на большее. Но сие от нас, как говорится, не зависит. «Чего он прибедняется?» —неприязненно подумал гость о главном металлурге и, одолев производственную соринку, почувствовал себя свободнее. Он и сам не в загоне, этот Борис Сосновский,— мелькает в различ ных изданиях, специальных и научных. А его полемика с противниками построения математических моделей была продолжена даже в зарубеж ной печати. Самому Кулагину давал он отпор, доказывая, что тот посте пенно откатывается во вчерашний день, так как большинством ученых этот барьер уже взят. И старик в ответной статье удостоил производственника крылатым изречением: «Некоторые полагают, что коренные научные вопросы мыс лимо разрешать путем голосования. Но напомним им о тех сольных го лосах, что звучат громче любого хора». На что следовало ехидное заме чание Сосновского: «Уж не имеется ли в виду научный чин солирующего оппонента?» Так что вряд ли можно отказать инженеру в полемическом красно речии. Но слова словами, а дела делами. И дела говорят красноречивее слов. Пусть даже он и переименовал свою лабораторию в «исследова тельский центр». Как ни крутись, а без помощи ученых Сосновский проб лемы не вытянет. Для этого нужна куда более основательная экспери ментальная база. Вслепую продвигались они по коридору, непроглядно-темному, слов но в ночь нырнули. Переход казался Гайдашеву бесконечным, как вся кая неизведанность. Здесь угарно пахло окалиной, и от духоты першило в горле. Хотелось поскорее вырваться на свет, брезживший где-то вдали. Сосновский шагал бодрее, пренебрегая темнотой. Путь для него свой, знакомый. А гость едва поспешал за хозяином, лишь по стуку каб луков угадывая, куда идти. — Зачем вы льстите мне? —бросил он в темное пространство.—С какой стати? Замечание отдавало привкусом неприязни, но Сосновский и ему не придал значения. — Видите ли, Михаил Терентьевич, иногда, чтобы не польстить, нужно высказать неправду. Точно так же, чтобы не обидеть. Но я ставлю себе за правило не поступать так ни в тех, ни в других случаях... Его голос вырывался, как из трубы,-—низко, гулко. Но вдруг темно ту разорвало, будто сопровождающий сам пробил стену, а гостю пред ложил проникнуть первым в образовавшуюся брешь. — Прошу,—пропустил он Гайдашева вперед.— Вот тут и распола гается наша адская кухня. Свет помещения слепил, как и тьма коридора. И в первый момент он ничего не увидел. Хотя хозяин указующе ткнул перстом в нужном на правлении. Тогда, сам того не замечая, Гайдашев машинально наце пил очки.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2